Рассчитывать на то, что лед расплавит Солнце, не приходилось. В вакууме космического пространства вода не может существовать в жидком виде. Она переходит изо льда в пар, этот очень медленный процесс называется сублимацией. Мы не могли оставаться в космосе так долго, чтобы сублимация расправилась с нашим незваным попутчиком. Поэтому ЦУП приказал Хэнку сбить лед манипулятором.
Следом пришла плохая новость. Нам сказали, что мы не сможем пользоваться туалетом до конца полета: вдруг образуется еще один ледяной «шарик», который опять создаст угрозу для нас. Следовательно, нам придется отливать в пакетики типа «Аполлон». Для астронавтов «Аполлона» эти пакетики как раз и были туалетом, а у нас они находились среди грузов как раз на случай подобной неисправности. NASA не собиралось прерывать космический полет стоимостью в миллиард долларов из-за сломанного туалета. К нашему великому облегчению, нам все же разрешили использовать его для сбора твердых отходов нашей жизнедеятельности. Нам не придется использовать пакетики и для этого, как делали астронавты на «Аполлонах». Да, они были настоящими мужчинами.
Я посмотрел на Джуди. «Могу поспорить, теперь ты завидуешь тем, у кого есть пенис».
Она ответила коротко: «Я справлюсь».
Капком стал объяснять, что в приемном баке для мочи места осталось примерно на три человеко-дня. Нам было очевидно, о чем они думают: Джуди сможет продолжать пользоваться туалетом до конца полета, а нам, мужчинам, придется обходиться пакетами. Все мы считали, что это вполне справедливо, но Джуди увидела здесь феминистскую ловушку. Если она продолжит пользоваться мочеприемником, в то время как остальным придется употреблять пакеты, то рано или поздно это всплывет и станет еще одним убийственным грехом против дела феминизма. На самом деле это был бы намного более вопиющий грех, чем инцидент с волосами, зажеванными кинокамерой. Использование ею мочеприемника было равносильно публичному признанию, что пенис таки необходим в некоторых чрезвычайных ситуациях на шаттле. Джуди не собиралась попадаться в эту ловушку и предпочла использовать «аполлоновские» пакеты, как и все остальные.
Не имею представления, как Джуди ухитрялась справляться с пакетами, но уверен, что она заплатила большими неудобствами за свою феминистскую позицию. Пачкотни хватало даже нам, мужчинам. При первой попытке я просто держал пакет возле себя и пустил струю. Это была плохая идея: жидкость ударила о дно пакета и отскочила назад, промочив мне промежность. Мало того, некоторая часть вылетела наружу, и я превратился в того самого однорукого обойщика, пытаясь одновременно держать пакет на месте и выловить маленькие желтые планетки в небе куском бумаги в свободной руке. Другие тоже делали подобные ошибки новичков. Вскоре мы, однако, нашли решение. Мы стали класть на дно пакетов губки для обтирания. В невесомости их впитывающее действие все еще было эффективным. Мы нацеливались на губку, и жидкость впитывалась, вместо того чтобы плескаться вокруг. Была, правда, одна засада: если лить слишком быстро, эффект впитывания не поспевал за потоком, и жидкость все-таки расплескивалась. Если же мы чересчур замедляли поток, моча не отделялась от тела, образуя большой шар на пенисе. Мы выяснили, что требуется очень точное регулирование процесса, чтобы получить сбалансированный результат. Однако и после этого оставалась «последняя капля» немалого размера, которую приходилось убирать с помощью бумаги.
Но самым большим испытанием становилась дефекация. Было практически невозможно регулировать поток урины, одновременно стараясь опорожнить кишечник. На второй день нашего туалетного чистилища я услышал радостный крик Хэнка из туалета: «Я сделал это! Я сделал это!»
Поскольку Кубы в надире не наблюдалось, я не мог понять, каков повод для ликования: «Что ты сделал, Хэнк?»
«Я покакал, не пописав!»
По улыбке на лице Хэнка можно было подумать, что его предыдущая какашка вошла в атмосферу и попала Кастро прямо между глаз. Однако я не мог разделить его радость. Отключение мочеиспускания во время дефекации было настоящим фокусом. Этому нас тоже не учили в школе астронавтов.
Когда губки для обтирания кончились, мы начали использовать носки. Израсходовав весь свой запас, я пустил в ход полотенца. Однажды, когда мой пузырь уже был готов лопнуть, я бросил алчный взгляд на чистые носки, надетые на Джуди. Я подплыл прямо к ней и начал стягивать их с ее ног. Она, естественно, понимала, что и зачем я делаю, но в шутку закричала: «Помогите, раздевают!»
К последнему дню полета наш бак для жидких отходов был сильно перегружен. Под нами плавал изрядный объем рвотных масс, мочи и распотрошенных пищевых контейнеров. Моя прежняя шутка по мотивам «Звездных войн» о чужих, которые завелись в нем, перестала быть такой уж смешной. Никому не хотелось засовывать руку в это месиво. Мы впихивали пакеты с мочой через уплотнение, отдергивали руку и старались поскорее вытереть ее спиртовой салфеткой.
Когда мы готовили «Дискавери» к последней ночевке, я повторил схему, опробованную в первую ночь. Я перетащил спальный мешок наверх и закрепил его под верхними окнами. Я собирался бодрствовать как можно дольше, чтобы заполнить свой мозг памятью о космосе. Хотя у меня, безусловно, было намерение повторить это путешествие, я не мог быть уверен, что получу второй шанс. Проблема с двигателем «Дискавери» задержала программу на два месяца. А какие еще проблемы ждут своего часа? Вдруг какая-то из них повлечет задержку на годы или даже приведет к закрытию программы? И даже если шаттлы продолжат летать по графику, политические интриги в отделе могут положить конец моей карьере. С Эбби невозможно было понять, каков твой статус. Быть может, он никогда не назначит меня на новый полет. Я должен был исходить из того, что эти часы в космосе могут оказаться для меня последними, и не собирался тратить их на сон.
Поэтому я смотрел, как подо мной проплывает пустыня Калахари, и загружал ее красоту в переполненные банки памяти. Синева Атлантики резко контрастировала с охряными цветами Сахары. Огромные песчаные дюны бороздили побережье, вливаясь вглубь материка, словно коричневая вода. Я наблюдал облака всех возможных форм и текстур: круговые вихри в зонах низкого давления, дымчатые перистые облака, кучево-дождевые монстры с «наковальнями», тянущиеся по небу, как перья на головах индейских вождей. На закате и на восходе грозовые облака отбрасывали тени длиной в сотни миль. Кучевые «облака хорошей погоды» плыли над океаном, как попкорн, рассыпанный на синей скатерти. Невидимые струйные потоки разрывали плотные белые одеяла, словно камень, брошенный в густой крем.
За несколько минут я пересек Африку и за несколько секунд промчался над Мадагаскаром. Индийский океан был еще одной обширной синей пустотой. Коричневый континент Австралии в 3000 миль шириной пришел и остался позади через десять минут. И вновь «Дискавери» в небесах над Тихим океаном. Вид этого океана всегда пугал меня – его синева казалась столь же бесконечной, как космос. Каким же он должен был казаться огромным с полинезийского аутригера или с палубы корабля Магеллана! Нас, астронавтов, часто называли героями и героинями, плывущими в великое неведомое. Но на самом деле ни один астронавт не отправлялся в неизвестность. Мы посылали впереди себя роботов и обезьян, чтобы убедиться, что путь безопасен и для нас. Магеллан не отправлял обезьяну на корабле и не ждал ее благополучного возвращения, прежде чем пуститься в плавание самому. И он, и те полинезийцы выходили под парусами без карт, не имея прогнозов погоды, их не поддерживал Центр управления полетом, и они не имели никакого представления об огромной пустоте, лежащей за их близким, всего в трех милях, горизонтом. Смешно даже сравнивать астронавтов с этими первопроходцами. Следующими людьми, которые полетят в великое неведомое, станут те души, которые проложат курс к Марсу и будут смотреть, как наша планета бледнеет и превращается в сине-белую утреннюю звезду.
