Эти опасные моменты должны были стать предупредительными сигналами для руководства NASA, указывая, что шаттл никак не назовешь пригодной для эксплуатации системой. Они свидетельствовали о проблемах, которые случаются в начальной фазе испытаний любой сложной аэрокосмической машины. Каждый военный TFNG сталкивался с этим, летая на новых авиационных системах. На самом деле мы привыкли видеть на доске объявлений в комнате дежурной смены срочные уведомления о вновь выявленных сценариях отказов на моделях самолетов, которые успешно эксплуатировались десятки лет. В этом суть полета на аппаратах с высокими техническими характеристиками. Такие машины исключительно сложны и работают на пределе допустимых режимов эксплуатации. Соответственно вел себя в полете и шаттл, и в ходе его эксплуатации нас, безусловно, ожидало множество сюрпризов. Но даже если бы программа Space Shuttle продержалась до тысячного полета, я уверен, что время от времени инженеры говорили бы: «Твою мать! Я даже не предполагал, что такое может произойти!»
На самом деле шаттл не был пригоден к эксплуатации, и все эти критические ситуации – пожар на STS-9, проблема с тормозами на 51-D, отказ при выведении на орбиту на 51-F, история с клапанами на 61-C, не говоря уже о том, что происходило с кольцевыми уплотнениями ускорителей SRB, – недвусмысленно предупреждали об этом. Однако ничего не менялось. Шаттл продолжал летать с пассажирами и без системы аварийного спасения в полете – две наиболее яркие характеристики его работы. Пули, от которых удавалось увернуться, высшее руководство воспринимало как доказательство того, что резервные системы шаттла всегда позволят вырулить к победе. Астронавты же в подобных ситуациях, когда все висело на волоске, видели экспериментальную сущность космического корабля. Когда резервные системы спасали шаттл, мы воспевали гений инженеров, точно так же как наше руководство. Боги «Аполлона» были чертовски могучими. Но мы знали и то, что эти инциденты были всего лишь вершиной айсберга. В конструкции шаттла крылось еще много неведомых монстров, и, если они поднимут свои уродливые головы, дублирующих схем может оказаться недостаточно, чтобы спасти нас.
Опасения астронавтов относительно эксплуатационных характеристик шаттла, отсутствия системы спасения и пассажирской программы должны были быть услышаны каждым ключевым менеджером – от Эбби до директора Центра Джонсона и до администратора NASA. Однако этого не происходило. Мы боялись сказать хоть слово, которое могло бы поставить под угрозу наше место в очереди в космос. Мы не были похожи на нормальных мужчин и женщин, которых беспокоят финансовые аспекты потери работы, неспособность сделать взнос по ипотеке или заплатить за учебу ребенка. Мы боялись утратить мечту, потерять то самое, что делало нас нами. Когда дело касалось нашей карьеры, мы не хотели рисковать. Эффективные лидеры сделали бы все возможное, чтобы вырвать с корнем этот страх. Джордж Эбби, директор JSC и администратор NASA должны были быть частыми гостями Отдела астронавтов и активно интересоваться тем, что тревожит нас. Каждый из этих визитов следовало начинать с таких или подобных одобряющих слов: «Ничто из того, что вы можете сказать мне, не поставит под угрозу ваше место в очереди на полет. Ничто! Если вы считаете, что я делаю какую-нибудь глупость, я хочу услышать это!» Во время своей карьеры в ВВС я встречался с такой формой лидерства много раз. Я видел ее в одном полете на F-4, где моим пилотом был человек с генеральскими погонами, а я был первым лейтенантом – и боялся. Мне никогда не приходилось раньше летать с флаг-офицером. Но этот человек был лидером, который понимал, как страх может поставить под угрозу работу команды, и сделал все от него зависящее, чтобы снять его. Когда моя нога ступила на трап самолета, генерал остановил меня и сказал, показывая на свое плечо: «Посмотри на эти звезды. Если я сделаю ошибку, они не спасут нам жизнь. Если ты увидишь в этом полете что-то, что покажется тебе подозрительным, скажи мне. В самолете нет званий. Полет сам по себе достаточно опасен, не хватало еще, чтобы члены экипажа боялись высказаться». Этот момент придал мне сил. Отдел астронавтов отчаянно нуждался в подобном разговоре, но такого не случилось. Страх управлял нами – страх, укорененный в постоянной привычке Эбби держать в секрете все, что касается назначений в экипажи. Мы должны были держать рот на замке.
Вот в этот-то золотой век Джуди Резник и получила назначение во второй полет 51-L. Она присоединилась к нашим товарищам по TFNG Дику Скоби, Элу Онизуке и Рону Макнейру, а также к пилоту Майку Смиту из набора 1980 года, чтобы лететь с ними на «Челленджере»
{50}. Криста Маколифф, школьная учительница из Нью-Гемпшира, позднее также была включена в этот экипаж. Своим назначением на 51-L она была обязана Джуди. NASA вполне логично хотело, чтобы Криста летела вместе с опытной женщиной-астронавтом. Грег Джарвис, еще один совместитель, в конечном итоге нашел место на «Челленджере», после того как конгрессмен Билл Нельсон вытеснил его из 61-C.
Я не могу обвинить Нельсона, Эбби или кого-нибудь еще за то, как легли карты при формировании экипажа «Челленджера». Только Бог может объяснить все «как» и «почему». На самом деле за много месяцев до этого Майк Смит был назначен дублером командира, имеющего серьезные проблемы со здоровьем, грозящие концом летной карьеры. Тот пилот выздоровел, и Майк не потребовался. Но если бы выздоровление больного командира заняло на несколько недель больше, Майк полетел бы раньше вместо него, и гибель на «Челленджере» постигла бы другого пилота
{51}.
Я поздравил Джуди и остальных на вечеринке в «Аутпосте». Имея золотой значок в ящике моего шкафа, я с легкостью мог быть искренним. Фальшивые улыбки больше не требовались. И все же некоторую зависть я испытывал. Экипажу 51-L предстояло запустить IUS ((Inertial Upper Stage) со связным спутником NASA. Инженеры фирмы Boeing наконец-то привели этот разгонный блок в порядок, и теперь у Джуди был гарантированный полезный груз. Одной помехой меньше на пути к старту. Второй полет ей предстоял намного раньше, чем мне, вот почему я немного ей завидовал.
Несмотря на рекордное в 1985 году количество полетов и мест для астронавтов, моральный климат под руководством Джона Янга и Джорджа Эбби продолжал оставаться тяжелым, и в особенности это касалось пилотов из ВВС. Летчик ВВС Фред Грегори втолковывал мне в полете на T-38: «Из 28 мест командира и пилота, имеющихся в первых 14 полетах, лишь шесть были заняты пилотами ВВС, а 15 достались флотским летчикам». Фред продолжил жаловаться, сказав, что из шести мест командиров и пилотов в трех первых полетах «Спейслэбов» летчикам из ВВС отдали четыре. (Он был одним из них
{52}.) Ему не надо было объяснять, что означает эта статистика. Если уж какие-то миссии можно было рассматривать как рутинные, так это те, что связаны со «Спейслэбами», и астронавтам из ВВС доставалась несправедливо бо́льшая доля. Пилоты из ВМС совершали ответственные исторические полеты, в которых им находилось место за ручками управления при встрече со спутником, и давали затем интервью общенациональным каналам телевидения. Самым вопиющим примером дискриминации TFNG из летчиков ВВС стало назначение в первый полет пилота Стива Нейгела – ему дали место не пилота, а специалиста полета! Даже некоторые астронавты из числа морских летчиков были возмущены этим балаганом
{53}. Стив был известен как намного более способный пилот, умеющий оценивать ситуацию гораздо лучше, чем некоторые флотские летчики, которые получали назначения на первые кресла. И предпочтение Эбби в отношении ВМС не ограничивалось назначением в экипажи шаттлов. Он также выбрал моряков (Уокер, Гибсон и Ричардс) руководителями летных операций NASA на базе Эллингтон, а морского пилота Дона Уильямса назначил в Отдел программы Space Shuttle Центра Джонсона.
