В богослужебном сословии существовала у балтийских славян иерархия: были храмовые прислужники, быть может, ученики, готовившиеся к жречеству, были жрецы высшие и низшие: так, Саксон Грамматик говорит, что в Арконе находился верховный жрец Святовита, и что ему были подчинены, в разных местах, другие храмы этого бога и жрецы, к ним приставленные; так и житие Оттона отличает в Щетине одного верховного жреца от других, низших, и, кажется, что верховный жрец был тот, который смотрел за кутиной главного кумира Триглава и за конем его
[97]. Число жрецов было, по-видимому, соразмерно с числом храмов и особых кумиров. Житие Оттона говорит о четырех кутинах или священных зданиях в Щетине и о четырех жрецах, при них находившихся; напротив, в Арконе, где был всего один храм и один идол Святовита мы видим и одного только жреца, но жреца, власть которого превышала все то, до чего доходила теократия в других странах; подобным образом один был жрец при старогардской роще, посвященной тоже исключительно одному богу, но зато в Радигоще, где в одном храме соединено было несколько божеств, находилось несколько жрецов. Не ведет ли все это к заключению, что балтийские славяне для каждого божества, которому поклонялись в известном месте, назначали особого жреца?
Между всеми племенами Поморья, ранское племя по преимуществу предалось религиозной жизни: у ран, как выражается Гельмольд, наиболее сильно разгорелось пламя идолопоклонства, здесь-то, более чем у всех других балтийских славян, развилась общественная власть религии, развилась теократия. Для общественного поклонения ране отвели величественное место, Аркону, о которой не раз уже приходилось говорить. Вот как описывает ее положение очевидец, Саксон Грамматик. На северной оконечности Раны, на небольшом полуострове Витове, который с Раной связывается узеньким перешейком, стояла, вдавшись в море, высокая гора (сажен в 30 вышиною); с севера, востока и юга она заканчивалась обрывами, отвесными, как стены; до верха их, говорит Саксон, не долетела бы стрела, пущенная из метательного орудия, обрывы омывались морем. С западной стороны гора защищена была крепким валом. На этой-то горе стоял священный город: по своему положению неудобная ни для торговли (мы упоминали, что, по-видимому, особая торговая слобода возникла неподалеку, вне укреплений), ни для центра гражданской власти (которая, впрочем, была у ран весьма слаба), Аркона принадлежала богослужению. Она или стояла совершенно пустая, даже без всякой стражи, защищаемая только запором ворот и хранимая, по народному верованию, Святовитом, или же вдруг наполнялась, на время, огромным стечением народа, почти всем населением острова Раны и поклонниками со всего славянского Поморья. На площади, занимавшей середину города, находилась святыня, которая связывала балтийских славян в один народ, храм Святовита. Значение самого бога нам известно. Храм этот был деревянный, но, по словам Саксона, весьма изящно построенный. Он окружен был забором, который привлекал взгляд тщательно отделанными резными изображениями различных предметов, но раскрашенными грубо и неискусно. В заборе были одни только ворота. Само капище состояло из двух частей: снаружи ограждали его стены и покрывала красная кровля; внутренняя часть отделялась лишь четырьмя столбами и, вместо стен, прикрыта была завесами из богатых пурпурных ковров, еще блестящих, но столь ветхих, что нельзя было до них дотронуться: при малейшем прикосновении гнилая ткань разрушалась. С наружными стенами храма это внутреннее святилище, в котором и стоял истукан Святовита, соединялось только кровлей и несколькими поперечными балками. Кроме принадлежностей бога (седла, узды, меча и других, которых Саксон не перечисляет) арконский храм украшен был рогами разных животных, необыкновенными, говорит этот писатель, и удивительными не только по своей природе, но и по отделке.
Чрезвычайное благоговение питали славяне к этому храму; не легко решались они клясться им, и даже во время военной тревоги, даже когда неприятель осаждал Аркону, с великим тщанием берегли священную ограду от всякого осквернения. По свидетельству Саксона, даже властители соседних народов чествовали Святовита дарами; «между прочими, говорит он, Датский король Свен (христианин, в середине ХII в.), чтобы задобрить его (лучше сказать, чтобы задобрить ранского жреца и народ ранский), почтил его кубком превосходного изделия».
Глава LXXV
Общественное значение арконской святыни в ранском народе
Общественное значение Арконы было огромное. Здесь было у балтийских славян место исключительного господства религии, и здесь-то проявились во всей полноте и с последними крайностями те начала, к которым должна была привести их сила религиозных стремлений, развившихся в среде языческого материализма. Народу, лишенному света христианства, отвергнутому всей христианской Европой, осужденному на духовное сиротство в язычестве, не будет поставлена в упрек грубая вещественность его религиозных понятий; среди этой тьмы беспристрастная мысль различит и оценит в балтийских славянах глубокое, беспредельное благоговение перед Божеством, и святыня арконская предстанет нам как одно из отрадных и прекрасных проявлений славянского духа.
Выше был уже описан способ, каким ране угадывали волю Святовита; от этой воли, выраженной священным конем Святовитовым, зависело всякое их общественное дело, по ее приговору объявлялась война и заключался мир, предпринималось или отлагалось морское плавание. Принадлежавшее Святовиту знамя, так называемая станица, была для ранского народа выше всех властей и учреждений. По словам Саксона Грамматика, ране, когда несли станицу перед собою, считали себя вправе касаться всего, божеского и человеческого; что бы им ни вздумалось, на все они покушались; разорить города, ниспровергнуть алтари, уничтожить всякие законы, разрушить и сжечь все дома на Ране могла бы станица; и до того, говорит датский историк, они предались этому суеверию, что небольшой кусок ткани превышал своей властью силу самого ранского царя.
При всей странности такого явления, оно понятно: присваивая божественную силу Святовита внешнему предмету, который был ему по преимуществу посвящен (это не редкий случай у языческих народов), ране тем самым делали этот предмет представителем той высшей гражданской власти, которой они думали почтить своего бога, и потому знамя Святовита было у них выше племенного государя, выше всех законов.
Но, собственно, земная власть, принадлежавшая Святовиту, находилась, разумеется, в руках жреца. Жрец был настоящим повелителем и властелином ранского племени. Свершитель гаданий, он объявлял народу волю Святовита. Несколько раз повторяет Гельмольд рассказ о власти ранского жреца, так она его поражала: «Жрец почитается у Ран более царя», говорит он; «сравнительно с жрецом, пишет он в другом месте, значение царя на Ране ничтожное: ибо жрец узнает и объявляет прорицательные ответы божества, толкует гадания; он зависит от гаданий, а царь и народ от него зависят». Власть жреца не изменялась ни войной, ни миром: на войне он определял гаданием, куда вести войско, в мирное время, когда представлялся какой-нибудь особенный случай, он же призывал царя и народ на сход, объявлял им волю богов, и те повиновались. У арконского храма были обширные поместья. Ему платилась подать, которую ране сами на себя наложили: каждый мужчина и каждая женщина вносили ежегодно по одной монете для устройства служения Святовиту, и эта подать называлась даром. Купцам, приезжавшим в Рану, не позволялось начинать торговли, прежде, нежели они не пожертвовали Святовиту часть привезенных вещей, не иначе как что-нибудь весьма ценное: тогда только они могли выставить товары на рынок для продажи. Ловлю сельдей у своих берегов ране предоставляли всякому, но с тем условием, чтобы предварительно уплачена была Святовиту законом положенная подать. Еще одно замечательное известие сохранил нам Гельмольд; он говорит, что ране делали народы, которые им удавалось покорить, данниками своего храма. Третью часть военной добычи ране отдавали Святовиту; по другому же известию, все золото и серебро, приобретенное ими на войне, шло в казну арконского бога, а прочие вещи они между собою делили.
