Как только этот немец упал, автоматная стрельба закончилась. Тогда я встал в полный рост, чтобы оглядеться. Увидел, что в сторону леса уходят пять десантников. Они уже плохо просматривались из-за своих маскировочных комбинезонов. Неожиданно вслед этой группе прозвучало два винтовочных выстрела, и всё смолкло. Два десантника упали, а оставшиеся ускорили свой бег и вскоре скрылись в лесу.
«Всё, вражеского десанта больше нет, – подумал я, – нехило мы тут повоевали».
Закинув автомат на плечо, я направился в сторону небольшого кургана. Именно там держали оборону мои ребята. Навстречу мне поднялся один Якут. Моё сердце почувствовало неладное, и я уже бегом добежал до Кирюшкина и тут же спросил:
– Сержант, где остальные?
Он как-то горестно махнул рукой и ответил:
– Двоих ребят насмерть, а Панов вон еле дышит. Крепко его зацепило, но он – парень героический, стрелял, пока был в сознании.
Неожиданно я первый раз из уст Якута услышал матерную брань. Облегчив душу, он сплюнул и за явил:
– Эх, товарищ комбриг, если хотя бы ещё три патрона осталось, я бы этих гадов не отпустил.
– Да!.. Не уберегли мы ребят! Но попались нам, брат, не шваль какая-нибудь, а настоящие бойцы. Вон, меня так прижали, что если бы не Ежи, то осталась бы бригада без командира. Чёрт, теперь, чтобы хоть как-то сохранить лицо противотанкистов, нужно привезти в авиадивизию всё трофейное оружие. Потребую у Черных, чтобы он представил этих ребят к достойным наградам. Дрались они как настоящие русские витязи. Эх, нам бы иметь ещё хотя бы парочку твоих ребят из снайперской команды, мы бы этих гадов всех ещё в воздухе перебили.
Увидев подходящих к нам Шерхана и Ежи, я закричал:
– Топеха, вместе со старшим сержантом идите к автобусу. Автобус подгоните к этому кургану. По пути собирайте трофейное оружие и контейнеры.
Когда они, ещё не доходя до нас, повернулись и направились к дальнему концу поля, я распорядился:
– Сержант, пошли к раненому. Медиков, конечно, нет, но, может быть, я смогу что-нибудь сделать.
Якут молча повернулся и направился к вершине кургана, я за ним. Месту, где оборонялся Кирюшкин, я весьма удивился. На вершине этого не очень высокого кургана был оборудован небольшой узел обороны. С окопами, блиндажом и двумя позициями под установку пушек. Наверное, какая-то часть использовала это место для своих тренировок. Такой вывод напрашивался сам собой. Так как никакой ценности для настоящей обороны этот курган не представлял, он находился в стороне от магистралей и других важных объектов. Увидев всё это оборонительное роскошество, я понял, почему Якут так долго смог продержаться. С его метким глазом не составило большого труда не подпускать к себе немцев на бросок гранаты.
В траншее, ведущей к блиндажу, куда меня подвёл Якут, лежал Панов. Но, к моему большому огорчению, он не дождался медицинской помощи. Водитель броневика был мёртв и скончался он совсем недавно. Не говоря ничего, я прислонился к тёплой земляной стене траншеи, достал помятую пачку «Казбека», выбрал две целые папироски, одну из которых дал Якуту, и мы закурили. После нескольких минут молчания в папиросном дыму я сказал:
– Ладно, Кирюшкин, вечная память погибшим нашим братьям! Нужно ребят отнести к подножию этого кургана. Отвезём тела в авиадивизию, пускай похоронят их по-человечески, как настоящих героев.
Вместе с Якутом мы перенесли тела, и после этого пошли собирать трофейное оружие. Складывали мы его возле погибших ребят. Когда всё собрали, то получилась довольно значительная куча.
«Достойный памятник», – подумал я после того, как мы всё собрали.
Целых папирос уже не было, пришлось нам с Якутом вертеть из отличного табака козьи ножки.
Мы ещё не докурили, когда подъехал автобус. Загрузив тела погибших и оружие, мы наконец-то двинулись к нашей цели. Шерхан был потрясен гибелью старшего сержанта, с которым он успел сдружиться. И теперь сидел хмурый и молчал. Якут стоял на подножке, выполняя обязанность дозорного. Перед тем как автобус тронулся, я посмотрел на часы, было 14:03. Этот бой с парашютистами, гибель троих здоровых и сильных ребят, которые ещё совсем недавно смеялись и шутили, занял немногим более часа.
Через пятнадцать минут мы въехали в расположение 9-й САД, а ещё через десять минут я вошёл в полевой командный пункт авиадивизии. Поздоровавшись уже по второму разу за сегодняшний день с генералом, я в первую очередь поинтересовался, как обстоят дела в авиадивизии. Черных, глядя на меня воспалёнными, красными от недосыпа глазами, ответил:
– Эх, Юра, ну и что ответить тебе? Сказать «куёво» значит приукрасить – отвечу так, всё равно хорошо. По сравнению с другими авиачастями мы хотя бы ещё способны хоть как-то брыкаться. Хотя потери и у нас просто кошмарные – на 14:00 почти сто самолётов. Даже с учётом пополнения в дивизии теперь только 283 самолёта.
– Какое ещё пополнение? – удивился я.
– Да на наши резервные аэродромы были вынуждены перелететь уцелевшие самолёты Одиннадцатой авиадивизии. После того как ты уехал, мне всё-таки удалось связаться с командиром Одиннадцатой, полковником Ганичевым. Он тоже объявил тревогу и в 3:30 поднял в воздух истребители. Правда, у него не получилось связаться с одним из аэродромов, и самолеты, находившиеся на нём, были полностью уничтожены. Так вот, те истребители, которые были подняты в воздух и уцелели в воздушных боях, перелетели на мои запасные аэродромы. Их собственные находились слишком близко к госгранице и уже начали подвергаться обстрелу артиллерией. Представляешь, одна из эскадрилий, заправившись после боевого вылета, была вынуждена срочно взлетать. К аэродрому вышли немецкие танки. Только благодаря зенитчикам, сдерживающим эти танки, самолётам удалось взлететь и добраться до нашего полевого аэродрома.
– Мда!.. А что же авиация округа, не окажет помощь? У них же имеется несколько чисто истребительных дивизий.
– Ха, округ! Да они сами просят о помощи. Ты знаешь, Юра, что сейчас творится на всех без исключения аэродромах округа? Ад там творится! Такое впечатление, что кроме наших двух дивизий никто не получил приказа о приведении соединений в полную боевую готовность и поднятии в воздух истребителей. Все аэродромы округа подверглись массированной безнаказанной бомбардировке. Наземные средства ПВО даже не открыли огонь по первой волне бомбардировщиков люфтваффе, а потом было уже поздно. Одним словом, во всём округе осталась единственная боеспособная авиационная часть – это моя дивизия. Вот и приходится вертеться как уж на сковородке. Даже на воздушное прикрытие Минска был вынужден отправить истребительную эскадрилью. Так что, Юра, безмерно я тебе благодарен, что ты своевременно довёл до нас приказ Генштаба. После войны проси что хочешь – всё сделаю!
– Да ладно, Петрович, замнём для ясности! Все мы в одной лодке сидим и делаем одно дело! Это я тебе должен быть благодарен, что ты дал мне броневик с таким героическим экипажем. Правда, не уберёг я ребят – все они погибли. Дрались как герои, но увы!
