Даже я иногда удивлялся работоспособности и командирским талантам некоторых своих подчиненных. Если боевые способности лейтенанта Курочкина поражали меня еще в Финскую войну, то майор Вихрев был истинным подарком судьбы. Я спал по четыре-пять часов в сутки, а майор отдыхал еще меньше. Вихрев как заводной мотался по подразделениям бригады и, не жалея подчиненных, вдалбливал им сначала азы военного дела, а затем, когда новобранцы немного пообтерлись, отрабатывал с этими салагами методы ведения реальных боев. И такой командир у меня в бригаде был не один, практически все поступившие в формируемую бригаду командиры пахали как пчелки, других я бы и не потерпел. Выявив халтурщика, я гнобил его до посинения, заставляя ночами не спать, но исправлять допущенные недочеты в подготовке красноармейцев. Вот так из сборища зеленых салаг за два месяца адской работы и получилось вполне боеспособное подразделение, показавшее себя в эти первые дни немецкого вторжения. Надо же… Нам удалось совершить, казалось бы, немыслимое – уничтожить одно из самых боеспособных соединений вермахта и захватить в плен командующего Второй танковой группой немцев генерал-полковника Гудериана. Мы заманили в ловушку и устроили огненный мешок 47-му моторизованному корпусу немцев. Разгром был полный – Германия потеряла несколько десятков тысяч отличных солдат. Но это еще не всё. На дороге Береза– Барановичи, недалеко от поселка Ивацевичи мы тоже устроили огненный мешок, весьма сильно потрепав 24-й моторизованный корпус вермахта. Уничтожена была 3-я танковая дивизия немцев и убит ее командир – генерал-лейтенант Модель. Конечно же, все это одна бригада просто физически не могла бы совершить, но вмешалось провидение в лице стратегического гения Пителина и моей отчаянной авантюрности. Начштаба разработал планы стратегических засад, а я, пользуясь возникшей неразберихой и отсутствием устойчивой связи, присвоил себе функции рупора Генштаба и фактически переподчинил командованию бригады десять гаубичных артполков РГК. Но это оказалось самое легкое, все трудности начались потом. Неимоверно сложным было перебросить десять полков (а это кроме людей четыреста восемьдесят многотонных 152-миллиметровых гаубиц) в места организуемых стратегических засад. Во-первых, нужно было обеспечить скрытность их переброски, во-вторых, безопасность с воздуха, и наконец, снабдить гигантское количество артиллерийских орудий достаточным боезапасом для разгрома немцев. В общем-то, все это задачи армейского или даже фронтового калибра, а тут какой-то подполковник затеял грандиозную стратегическую операцию, хотя продвигать ее было ужасно трудно, но управление бригады с этим справилось. И вот теперь мы пожинаем плоды того немыслимого напряжения – Вторая танковая группа немцев наполовину ликвидирована, а я везу ее командующего на допрос к генерал-лейтенанту Болдину. Получившая традиционное военное образование сущность, которая осталась во мне от моего деда, все еще не верила, что такая наглая авантюра увенчалась полным успехом, а тот я, который был воспитан Эскадроном на проведение именно таких импровизированных операций, считал все произошедшее заслуженной наградой за риск.
Эх, жалко будет отдавать эти гаубичные артполки, ведь мы с Пителиным задумали еще одну хитрую комбинацию под Слонимом. Без этих артполков она будет невыполнима. Но что же делать, против прямого приказа командования не попрешь, а воспользоваться той неразберихой, которая возникла двадцать второго июня, уже, наверное, не получится. Ладно, придется крутиться с теми силами, которыми располагает бригада, и бить в самые уязвимые места фашистов, ведь теперь, располагая картой Гудериана и своими прошлыми воспоминаниями о начале великой войны, я уже буду знать, где находятся эти самые слабые места в немецких порядках.
Да, именно так. Одну подробную карту из портфеля Гудериана я нагло присвоил и положил к себе в планшетку. Вышестоящим штабам вполне хватит и тех карт, которые находятся в мешке с секретными немецкими документами, а для нас с Пителиным эта единственная карта, с обозначенными на ней местами дислокации и дальнейших действий всех достаточно крупных немецких частей, была просто необходима для планирования дальнейших действий бригады. Знаю я натуру начальства – хапнут все подчистую, и черта с два у них потом добьешься хоть толики данных, добытых тобой же.
Мои, как всегда пространные, размышления прервались звуком автомобильного клаксона – это наш трофейный трехосник выбрался на дорогу, и Витька Синицын, управляющий им, как обычно, созорничал: вдавил клаксон до упора – мол, вот, это я еду, на вездеходе, а вы тут, салаги, пыль глотаете да с самолетами бьетесь, а нужно всего-то с асфальта съехать и в лесу воздухом свежим подышать, пока тут бомбы кидают. Хитрющим типом был этот красноармеец, но шустер, зараза, и сообразителен, за это я многие шкоды ему прощал. Да, в храбрости и лихости ему не откажешь, а еще парень весьма любознателен и инициативен. Выходец из смоленской глубинки, практически без образования, он легко смог освоить устройство и вождение автомобиля, и при этом без отрыва от обучения основным воинским премудростям. Синицын служил в роте Курочкина, а я знаю, как Ряба гоняет своих подчиненных – пока не добьется нужного результата, с живого не слезет. Для меня было удивительным, когда Курочкин попросил Шерхана позаниматься с красноармейцем Синицыным вождением. По этому поводу у меня был разговор с Рябой, и тот охарактеризовал парня очень положительно. Естественно, после этого я разрешил Наилю позаниматься с бойцом и, оказывается, очень правильно сделал. Вот где бы мы нашли водителя на трофейный грузовик? А тут, пожалуйста, готовый кадр, и учил его не абы кто, а сам Шерхан.
Глава 2
Уже полностью отрешаясь от всех посторонних мыслей и возвращаясь к сиюминутным событиям, я шагнул в сторону тормознувшего метрах в десяти от меня трофейного грузовика. За мной, естественно, последовал и Шерхан. Туда же подошли выбравшиеся из своих броневиков сержанты Ковалев и Брызгалин. У капота «хеншеля» у нас произошло мини-совещание, вернее, это были мои приказы на порядок дальнейших действий, причем сержанту Ковалеву приходилось кричать практически в ухо, чтобы до него дошли распоряжения. Приказы были очень простые: быстро рассаживаемся по автомобилям и в темпе вальса гоним в штаб бригады. Там я ориентируюсь по обстановке, захватываю с собой Пителина, и, пополнив колонну «эмкой» начальника штаба, двигаемся в Волковыск, при этом мы с Шерханом теперь передвигаемся в кабине «хеншеля». Порядок движения бронеавтомобилей остается прежним, задерживаемся только возле стоящих неподалеку танков КВ, чтобы выяснить, кого же все-таки бомбили немцы и оценить последствия этого авиаудара. Дальше двигаемся без остановок до организованного силами бригады пункта сбора бойцов Красной армии, потерявших свои части и бегущих на восток. Этот пункт должен располагаться километрах в пяти от места, где мы попали под авиаудар – на дороге между Зельвой и Слонимом, – и служит своеобразным заслоном. Командиром там был лейтенант госбезопасности Бедин, который до начала войны отвечал за содержание и охрану интернированных поляков, работающих в качестве дорожных рабочих в Белостокском областном Гушосдоре НКВД СССР. Лейтенант после начала немецкого вторжения попал в кошмарную ситуацию – не имея никаких приказов на эвакуацию интернированных поляков, он, вместе с тридцатью семью бойцами, был вынужден сидеть возле своих подопечных и обреченно ожидать появления частей вермахта. У лейтенанта нервы были уже на пределе, когда у него сформировалось решение расстрелять почти пятьсот бывших польских военнослужащих и после этого эвакуироваться со своими бойцами. Спасло поляков, да и самого Бедина, скорее всего, арестованного бы после такого самоуправства, мое появление в лагере интернированных. А там я оказался по просьбе жителя Белостока Ежи Топехи. Он работал водителем рейсового автобуса, был мобилизован вместе со своим транспортным средством после начала немецких бомбардировок и передан в мое распоряжение. Именно на его автобусе мы добирались в место расположения штаба бригады. Так вышло, что по пути в бригаду пришлось вступить в схватку с немецким десантом. В этом бою принял участие Ежи, он тогда спас мне жизнь. После этого я не мог отказать Ежи в помощи по освобождению из лагеря интернированных поляков его родного брата. Направляясь туда, я собирался вытребовать у гушосдоровцев нескольких дорожных рабочих (включая и брата Ежи) в распоряжение седьмой ПТАБР для возведения противотанковых укреплений, а потом, добравшись до своей бригады, распустить этих поляков по домам.
