Перед тем как отправиться в путь, я пошел глянуть, как замаскированы трофейные бронетранспортеры. Первоначально хотел их отправить в район Сурожа, где концентрировалась ударная группировка, но, хорошенько поразмыслив, решил оставить здесь – вдруг придется контратаковать немцев, а вместе с танками и мотострелками эти бронетранспортеры образовывали уже довольно мощный кулак, которым в критической ситуации можно очень больно ударить и по лучшей танковой дивизии вермахта. С капитаном Рекуновым я договорился, что он из состава батальона выделит неполную роту мотострелков, которые займут места в одиннадцати бронетранспортерах. Кроме вышеназванной причины не расставаться с грозными машинами была еще одна – возобновление полетов немецкой авиации. Уже в 04:10 я видел в небе немецкие самолеты – значит, люфтваффе сняло с других направлений основные силы, и снова над Белостокским выступом закружат эти стервятники; передвигаться по дорогам на тяжелой технике будет весьма проблематично – вряд ли она останется целой, а терять за просто так трофейные бронетранспортеры мне совсем не хотелось.
Три немецкие противотанковые пушки были нами пока не задействованы – я хотел в полку подобрать к ним расчеты и только потом разместить эти орудия у подножья 212-й высоты. Немцы не дураки, наверняка вычислят, что именно здесь сидит командование и расположены артиллерийские корректировщики – это совсем не трудно сделать, поскольку никаких других удобных для этого мест в округе нет. Наверняка неприятель попытается подобраться к этой высоте, двигаясь по лесной просеке, минуя дорогу; конечно, не колесным транспортом, но на танках – вполне вероятно. Вот там, где эта самая просека упиралась в высоту, я и хотел установить 50-миллиметровые противотанковые пушки. Конечно, здесь еще располагался бронетанковый резерв, и немцев было кому встретить, но, как говорится, кашу маслом не испортишь.
Оглядев приютивший нас хутор, который уже почти опустел (оставались только два красноармейца, охранявших амбар с пленными немцами и задержанными поляками), я тяжело вздохнул: «Эх, когда же наладится нормальная жизнь», – потом взял из рук Шерхана свой автомат, заплечную сумку с гранатами и шагнул в сторону 212-й высоты. Как это обычно бывало в наших боевых операциях, впереди меня шел Якут, а замыкал процессию Шерхан – Зоркий Сокол, по известным только ему признакам, определял, безопасен ли путь, а Шерхан охранял тылы.
Мой инспекционный обход начался с осмотра будущего НП.
Ребята, которых я сюда направил, уже вырыли окоп и сейчас его укрепляли досками, позаимствованными на хуторе, как и бревна, которые должны были пойти на возведение небольшого блиндажа. Досками, которые привез Синицын, пользовались не только бойцы, оборудующие мою резиденцию, но и артиллеристы – для создания своих НП. Телефонная связь с гаубичными артполками была уже установлена, и я лично, по полевому телефону, побеседовал с командирами обоих полков. Там полным ходом шла подготовка огневых позиций: маскировочные сети уже были натянуты, а сейчас велась работа по оборудованию запасных огневых позиций и прорубанию к ним просек. Просьба от командиров полков была только одна – обеспечить дополнительно снарядами. Пришлось проинформировать их, что тридцать ЗиСов сейчас в пути и, если не попадут под бомбежку, снаряды доставят вовремя, только это будут последние боеприпасы – больше на артскладе в Волковыске снарядов для 152-миллиметровых гаубиц нет. На этом сообщении я и закончил связь с артполками.
Завершив инспекционный осмотр сооружений на 212-й высоте, в целом остался доволен положением дел – работа шла, а появления разведывательных подразделений 7-й танковой дивизии вермахта я ждал не раньше, чем к обеду. Да и то это в лучшем для немцев случае, ведь развернуть такую махину и перебросить подразделения, поставив перед ними совершенно другую задачу, на сорок с лишним километров – совсем не просто; даже организованным и хорошо обученным немцам на это понадобится часов двенадцать, не меньше.
Следующим объектом инспекционного осмотра была просека, примыкающая к подножию высоты. Передо мной открылась следующая картина – трофейные противотанковые пушки сиротливо стояли на краю просеки, там, где их и оставили; танки и бронетехника были загнаны в лес, а их экипажи спокойно отдыхали в теньке, наверное, мечтая во снах, как заживут в мирной жизни. Только двое часовых, расположившихся на самой просеке, охраняли их сладкие сны. Пришлось нарушить эту идиллию – поставить дрыхнущих, как сурки, бойцов в строй и закатить пятиминутную речь о бдительности и о том, что к ним сюда движется танковая дивизия немцев, которая просто передавит их всех в сонном виде. Затем я распределил людей на четыре бригады и лично наметил, где им предстоит рыть окопы и готовить позиции для противотанковых пушек. Назначив руководителем этих строительных работ танкиста лейтенанта Жилина, я с Шерханом и Якутом направился дальше.
Теперь предстояло проинспектировать позиции танков, вкопанных в землю. Особых нареканий устройство этих позиций у меня не вызвало, все было сделано вроде бы грамотно, с единственным минусом – эти танки не смогут хорошо прикрывать друг друга огнем. Но тут уж ничего не сделаешь – либо друг друга подстраховывать, либо хорошо шоссе перекрывать. Чтобы разрешить эту задачу, не моя голова нужна, а Пителина, он бы постарался расположить эти танки в единственно верном месте.
Наконец мы добрались до основной цели инспекционного рейда – вступили в расположение левого фланга 681-го артполка. Слава богу, что бойцам не пришлось рыть окопы и делать другую черновую работу; у тех немногочисленных красноармейцев, которые все-таки ковырялись на позициях, и так лица были совершенно изможденные, с затуманенными взглядами, а движения заторможенными. Еще бы – больше суток люди не спали, и после тяжелейшего боя совершили марш длиной более ста пятидесяти километров. Пускай основную часть пути красноармейцы преодолели на грузовиках, но не весь же. Пушки-то двигались на конной тяге, и части расчетов пришлось на телегах следовать за ними. О ходе этого марша мне поведал командир 2-й батареи первого противотанкового дивизиона лейтенант Ершов. Он встретил нас сразу, как только мы появились в расположении батареи; не спал комбат, давая возможность отдохнуть другим командирам и бойцам его подразделения. На его предложение разбудить хотя бы командиров орудий и взвода пехотной поддержки, чтобы провести с ними беседу и дать ценные указания, я ответил отказом:
– Не надо, комбат, беспокоить людей, им скоро предстоят суровые испытания. Я уже вижу, что пушки стоят на позициях, а пристрелять их вы сможете и позже. Передовые отряды немцев смогут появиться здесь только часа через два, вы это сразу услышите, ведь они сначала наткнутся на позиции закопанных танков и наверняка сразу ретируются – будут ждать подхода основных сил. Под грохот этой канонады вы пристреляете и орудия, и пулеметы.
Наш разговор с лейтенантом подходил к концу, и я уже собирался прощаться с комбатом, чтобы продолжить свою инспекцию, когда на НП батареи появился Шапиро. Комиссар 681-го артполка, как обычно, был весел и излучал такую энергию, как будто и не было никакого изнуряющего марша, перед которым его полк еще и уничтожил целый моторизованный корпус немцев. Вот что значит ветеран, который еще со времен финской войны привык каждую свободную минуту использовать для качественного отдыха. Я знал, что Ося может спать в каких угодно условиях – хоть вверх ногами в сугробе, хоть под канонаду находящейся под боком гаубичной батареи, а питаться и вовсе как верблюд – раз в сутки.
