Начнем. Знаю тебя, Гена, очень давно, но ничего хорошего сказать о тебе не могу. Такая вот старая, испытанная шутка. Можно было бы в таком духе и продолжать, но не хочется. И одно хорошее писать тоже не хочу, поскольку только хорошее – это о покойниках, а ты, как говорится, «живее всех живых».
Мог ли я подумать 23 года назад, что из этого хилого, носатого еврейчика получится большой русский артист! Нет, правильно говорил когда-то член Государственной думы, забыл его фамилию, а может, он и не был никаким членом никакой думы, но говорил верно: «Бойтесь евреев, потому что в каждом из них может скрываться большой русский писатель».
23 года – это только знакомства с тобой. А знаю-то я тебя дольше. Впервые я тебя, Гена, увидел в коридоре ДК МГУ в 68-м году. Я тогда работал инженером КБ «Родина» и приехал приглашать театр Розовского в наше КБ на «халтуру».
И вот стою я в коридорчике, жду, когда будет перерыв в репетициях, а ты, хилый и носатый, рассказываешь про Райкина. Про то, что он всегда входит в зрительный зал, когда все уже сидят, последним. Чтобы его видели и, встав, аплодировали.
Еще ты тогда рассказывал, что он весь седой, красит волосы, оставляя только белую прядь спереди. То ли это юмор был, то ли всерьез. По-моему, ты уже тогда, в 68-м, относился к нему не только с восхищением, но и с ревностью. Уже тогда его успех не давал тебе покоя. А ведь были в то время и другие артисты, и очень даже неплохие, однако ты прицелился в первого. В короля.
Следующая встреча уже была в саду «Эрмитаж». Лето 1968 года. Я с Лифшицем и Левенбуком. Они тогда исполняли первый наш, Измайловых, номер «Бабье лето», а ты был с Розовским и тоже хотел в этой программе участвовать. Ты жонглировал тремя предметами. Один из них – яблоко, которое ты по ходу номера благополучно съедал, что-то при этом приговаривая. В программу тогда ты не попал. Потом на сцене МГУ вы втроем пародировали Райкина, выскакивая по очереди из-за ширмы.
А дальше я тебя увидел уже в Театре эстрады. Выступал «Клуб «12 стульев»: Арканов, Горин, Розовский, Владин, Суслов, Веселовский. Вот тут я в тебя и влюбился. Ты делал «куплетиста». Сам себе аккомпанировал на рояле, сам пел и танцевал.
Роль Снегурочки без спора
Дали тёте режиссера.
А пора бы ей играть
Дед-Морозовую мать.
До сих пор помню. И приятно вспоминать. Не для тебя, ты-то вряд ли забудешь. Для читателей.
Потом пародия на цыгана. Выходил с бельевой прищепкой на ухе. «Если у цыгана отнять жену, он засмеется. Если у цыгана отнять коня, он заплачет. Если у цыгана отнять песню, он умрет. Послушайте, пожалуйста, песню, которую я недавно отнял у одного цыгана».
И дальше «Цыганочка». Успех был оглушительный. Я тогда, сидя в зале, подумал: «Вот бы этому парню что-нибудь написать». Не прошло и двух недель, как ты позвонил и попросил написать тебе номер. И с тех пор, как только я подумаю о тебе, ты и появляешься. А может, наоборот.
Я когда-то приходил к тебе с женщиной-экстрасенсом. Она сказала мне потом, что у тебя очень сильное поле, что через тебя из космоса идет очень большой энергетический поток. Кто его знает – поток, не поток, но что-то через тебя идет, это точно. Я, правда, и без экстрасенсов всегда это чувствовал.
Стоял как-то в очереди за вином в Трубниковском переулке и думал про тебя. Оглядываюсь, ты идешь и говоришь: «Только что про тебя подумал». Не случайно это все, ох, не случайно.
Вот и приехали вы ко мне в 1969 году вместе со Златой. А у нас дома и покормить-то вас было нечем. Стыдоба-то какая! У меня зарплата в то время 110 рублей и авторские 18 рублей в месяц. У мамы пенсия 52 рубля. В общем, полный порядок. И мама моя, царство ей небесное, испекла из картошки какие-то блинчики. Вот мы и ели их втроем, сидя у круглого стола за холодильником на кухне 6 кв. м. Съели мы эти драники и договорились дописать твой номер «Вечер встречи». Было у тебя там три строчки от учащегося кулинарного техникума. Мы с соавторами написали текст для нескольких персонажей. А пригодилось только несколько строчек, которые я для этого учащегося накропал:
Профессор налил тарелку супа и спрашивает:
– Чего в супе не хватает?
А я суп съел и говорю:
– Хлеба.
Что-то в этом роде.
И чего только потом я для тебя не писал. Помню, для телевидения на 23 Февраля пародию на Анофриева:
А глаза как кнопки на баяне.
В кепке ты похож на Мастроянни.
Очень нам нравились эти «кнопки на баяне». А вот еще пародия на махрового куплетиста – на мотив популярной тогда песни «Сердце на снегу». Это, как говорится, «вообще атас».
Белый снег, битый лед,
Под Москвой шофер живет.
Этот парень удалой
На дороге столбовой
Бросил на снегу
Свою супругу.
Он стыд и срам потерял,
От алиментов сбежал,
Как слеза по щекам.
И только лишь ветра свист,
Как исполнительный лист,
Догоняет алиментщика!
Сегодня кто-то прочтет и подумает – вот бред, разве могло быть такое? А оно, такое, почти не отличалось от того, что исполняли настоящие куплетисты.
Помнишь, Набатов пел, лауреат Государственной премии:
Поговорить о чем бы?
Может быть, о Чомбе?
Или еще один очень в то время популярный артист пел на правительственном концерте под гром аплодисментов:
В магазинах наших недостатки есть,
Но достоинств больше,
Всех не перечесть.
Вот уже подряд который год
Партия к победам нас ведет,
Партия к победам нас ведет.
Хорошо!
Надо тебе сказать, Гена, что тогда ты был прижимистым по части расплаты за номера. Причём деньги были не твои, а государственные. Утёсовского оркестра. А может, тебе их и не давали. А номера-то нужны, вот тебе и приходилось хитрить. К тому времени относится и первый наш конфликт. Слава богу, недолгий.
Потом, помню, идем мы по Сокольникам с какого-то нашего общего концерта. Мне на тренировку надо по конному спорту. И ты мне толкуешь про какие-то новые пародии. А я тебе толкую, что за номера платить надо. И так мы дошли до моего дома на Новоалексеевской. Оба обиженные, но ссориться не хотелось. Уже тогда была симпатия. Дело было 4 мая, и я тебя позвал к себе на завтра на день рождения. Но ты не пришел. Работал ты тогда в оркестре Утёсова, и был я однажды на концерте этого оркестра в ЦСКА на «Аэропорте». А я почему-то на этом концерте оказался с Альбертом Писаренковым. Ты тогда исполнял рассказ «Мытищи» Марка Захарова, в то время еще юмориста. Мало кто теперь помнит такого юмориста, который тогда чуть ли не в каждом «Добром утре», шепелявя, читал свои юмористические рассказы. Кстати, несколько лет назад, случайно подвозя Марка Анатольевича на машине, я спросил, почему он бросил это дело. Рассказики-то были очень смешные. Он сказал мне, что однажды выступал в одном концерте с Аркановым и Гориным, и эти «добрые мальчики», в то время опытные эстрадные волки, пошли выступать перед ним. А он после них провалился так, что навсегда бросил этот жанр. А зря, очень милые были миниатюры. Не эстрадные, но очень симпатичные.
