Хотел попить воды, да что-то остановило. Был у меня уже опыт. Пил я «заряженную» воду. Сразу начиналась депрессия, подавленное состояние.
На краю Ильинского вышла навстречу женщина.
– Вы не в Ивановское идете?
– В Ивановское.
– Там за вами километрах в пяти Степаньково. Может, если сходите или кто пойдёт, так передайте Ивану Фролову, что отец у него помирает. Так хоть бы приехал попрощаться. Он там, в поле под Степаньково, работает.
– Попробую.
– Да если не сами, так может кого пошлёте.
– Сам схожу.
Но не сходил в этот день. А надо было.
На пятом километре начал воду пить. Зря, что ли, ходил. Надо же попробовать, а вдруг поможет.
Ничего вода. Сразу не повредила. А даже как-то бодрее стало.
Дошёл до деревни не скоро. Всё-таки с трёхлитровой банкой воды. Шёл по деревне, встретил рыбака. Слово за слово, дошли до травника.
– За что он сидел? – поинтересовался я.
– За воровство. До войны ещё за воровство посадили.
Вот тебе и репрессированный, невинно пострадавший.
– Ну что ты, кулак из кулаков, жена-то его в магазине продавщицей работает. Всех в руках держит. Помнишь, я тебе про удочки говорил, что у меня сперли. Его рук дело.
Пошел дальше. Следующая остановка у лесника. Рассказал ему об инциденте с бабкой. Он перепугался. Тоже ничего не понял. Обещал завтра разобраться.
– Я с тобой пойду, – пообещал я, – потому что непонятно. Может, я её обидел? Она мне ещё вторую банку воды дать хотела, но выгнала.
Договорились завтра пойти.
Подошел к магазину. Магазин был закрыт, видно, весь хлеб уже продали. Невезуха.
Пошел дальше. На том же вчерашнем месте сидел на лошади чеченец.
– Что, хлеба хотел купить?
– Так точно. Есть нечего. У вас ничего купить нельзя?
– Заходи вечером, у нас сметана будет. Сами на сепараторе делаем.
И снова последний дом деревни. Остановился уже специально.
Позвал:
– Хозяин!
Вышел травник.
– А хозяйку вашу можно попросить?
– Попроси.
– Я и прошу.
Вышла хозяйка. Я начал преувеличенно вежливо:
– Вы меня извините, я хотел хлеба у вас купить.
– А нету хлеба.
– Как это нет?
Мне было непонятно, как это хлеба может не быть.
– Да так, нет, и всё.
– А вы что, его весь себе взяли?
– С чего бы это? Народу продала.
– Какому народу, у вас здесь народу всего пятнадцать человек, – вскипел я.
– Ну вот, – закричала продавщица, – а привозят раз в неделю пятьдесят батонов.
– Так где же ещё тридцать пять? – уже кричал я.
– В манде, вот где, – сказала продавщица и ушла. Всё это время травник, стоя рядом, наливался злобой, но молчал. Я просто физически ощущал эту злобу. И мой гнев был направлен скорее против этого вора, чем против продавщицы.
– Вы тут! – повернулся я к этому амбалу. Травник повернулся ко мне спиной и пошёл в глубь двора.
Но не успел я отойти и пятидесяти шагов, как услышал, скорее даже почувствовал что-то неладное. Обернулся, ко мне неслись две оскаленные овчарки, спущенные с цепи травником. По спине побежали мурашки. Противно заныло где-то под ложечкой. Быстро поставил на землю сумку с банкой, вытащил нож, который всюду носил с собой. Успел открыть, сталь блеснула на солнце. Собаки тяжело прыгали ко мне. Что произошло – не знаю. То ли травник, увидев блеск, подал собакам какой-то свой сигнал, то ли собаки не были приучены к травле людей, но они как-то разом свернули в лес и замахали хвостами. А одна даже остановилась у дерева и задрала лапу.
Меня трясло. Я издали помахал травнику ножом. Мол, ещё встретимся, и на ослабевших ногах пошел к себе.
Сидел потом у печки и представлял себя с ружьём. Потом представил себе травника с ружьём. А что, запросто, пальнул бы издалека – и потом ищи этого уголовника. Если он у своего односельчанина поворовал удочки из дома, что от него ждать хорошего.
Подвел предварительные итоги. Хлеба нет, есть нечего, дозвониться ни до кого нельзя, уехать не на чем.
Из еды только банка земляничного варенья от бабки, да и то жена брезговала его даже попробовать.
Лена увидела мою банку с заряженной водой, выслушала рассказ о лекаре и расстроилась:
– Это ж надо, в такой глуши ухитрился найти экстрасенса. Мало тебе было в последние годы.
А я уже, надо сказать, достал её своими диетами, экстрасенсами и лекарями.
Поругались. Потом успокоились. Попили чай с медом, пошли к чеченцам за сметаной. Надо же что-то есть.
– Не боись, – сказал я, – завтра схожу в Ильинское, куплю хлеба, а рыбы мы и здесь достанем.
– По-моему, – сказала Лена, – надо ехать домой, чует моё крестьянское сердце, программа уже исчерпана.
И надо сказать, её крестьянское сердце почти всегда чует правильно.
Вечером были у чеченцев. Дом они у кого-то снимали. Во дворе было множество мух. В доме собралась вся семья: родители, братья, сестры. У одного мальчика была какая-то странная, тыквой голова.
– Вот с него всё и началось, – рассказал наш знакомый Алдан. – Он большой мальчик. Было это весной. Мы только начали работать. Взяли отару в тысячу голов. Сразу слух пошел по округе. Приехали, дескать, на машинах, местных оттеснили. А что тут оттеснять? Здесь работы сколько хочешь. Почему-то дома никого не было. Один этот пятнадцатилетний мальчик большой. Он так во всём нормальный, только головные боли постоянные, и не очень развит, а так очень хороший парень. Он книжку читал, как ворвались трое и начали его бить ни за что ни про что. Мы со средним братом Аликом приехали, а он лежит. Мы его в чувство привели, сели в машину и поехали их искать. Мы их часа полтора искали. И не нашли бы, но один из них на дорогу вышел и попросил закурить. А наш меньшой их всех троих описал, и я понял, что это один из них. За первым ещё двое из кустов вышли.
– Дай закурить, – первый сказал.
Я подошёл, а второй размахнулся и хотел кирпичом меня ударить по голове. Но у нас такие номера не проходят. Алик уже сзади был и этого, с кирпичом, сбил с ног. А дальше мы их побили.
– Но их же трое было, – сказал я.
– Да хоть десять.
– Они что, сильно пьяные были?
– Они, конечно, пьяные, но несильно.
– Они что, слабее вас были?
– Один выше меня и поздоровее, а те двое – с меня.
