– Добро пожаловать, – выказала любезность Хелен.
Эмили выбралась из машины.
– Чудесный дом, – похвалила она жилище хозяев, постаравшись добавить оптимизма в голос.
Как и другие дома, которые они проезжали, хозяйство Уиверов было обнесено ограждением из проволочной сетки. По двору расхаживали собаки, куры, утки, козы. Один смелый козел, привязанный длинной цепью к загородке, подскочил к Эмили и наставил на нее грязные на вид рога. Она взвизгнула.
Козел неспешно пошел прочь, а Хелен строго глянула на Эмили.
– Не вопи так. Кур распугаешь.
Отлично. Главное, чтоб куры не кашляли, а Эмили с ее нуждами перебьется.
– Зачем его на цепь посадили?
– Ее, – поправила Хелен. – За плохое поведение.
Нервно кусая губы, Эмили последовала за Хелен в крошечную кухню из пятидесятых годов. Ей сразу с тоской вспомнилась веселая кухня мамы с коллекционными фигурками курочек, петушков и цыплят, с полотенцами, разрисованными рождественскими картинками, с магнитами в виде миниатюрных памятников Филадельфии на холодильнике. На убогом холодильнике Хелен не было ни одного магнита, из него воняло гнилыми овощами. Когда они вошли в небольшую гостиную, Хелен показала на девушку примерно тех же лет, что и Эмили. Та сидела на стуле цвета блевотины и читала «Джен Эйр».
– Помнишь Эбби?
Кузина Эмили, Эбби, была одета в светло-зеленый свитер до колен, из-под которого выглядывала хлопковая набивная сорочка. Волосы собраны в скромный хвостик на затылке, на лице ни следа косметики. Эмили в своей облегающей футболке с надписью «Полюби животное, обними пловца» и рваных джинсах Abercrombie, с тонированным увлажняющим кремом на лице и блеском с ароматом вишни на губах чувствовала себя проституткой.
– Здравствуй, Эмили, – чопорно поздоровалась Эбби.
– Эбби любезно предложила уступить тебе часть своей комнаты, – сообщила Хелен. – Это наверху. Мы покажем.
На верхнем этаже находились четыре комнаты. Первая принадлежала Хелен и Аллену, вторая – семнадцатилетним близнецам Джону и Мэтту.
– А в той спят Сара, Элизабет и малышка Карен, – сказала Хелен, показав на комнату, которую Эмили по ошибке приняла за чулан для уборочного инвентаря.
Эмили раскрыла рот от изумления. Про этих кузин она слышала впервые.
– Сколько им лет?
– Карен полгода, Саре – два, Элизабет – четыре. Они сейчас у бабушки.
Эмили с трудом подавила улыбку. Секс не уважают, а сколько детей.
Хелен завела Эмили в почти пустую комнату и показала на кровать в углу. Эбби села на свою, сложив руки на коленях. Эмили с трудом верилось, что здесь кто-то живет – из мебели только две односпальные кровати, простенький комод с зеркалом, маленький круглый коврик и книжная полка, на которой книг раз-два и обчелся. Ее комната дома была вся увешана плакатами и фотографиями; на столе стояли флакончики с духами, лежали вырезки из журналов, компакт-диски и книги. Хотя, с другой стороны, когда Эмили последний раз гостила у дяди с тетей, Эбби сказала ей, что хочет стать монахиней. Может, поэтому она с детства приучала себя к аскетизму.
Эмили глянула в широкое трехсекционное окно и увидела огромное поле Уиверов с большой конюшней и силосной ямой. Два ее старших кузена, Джон и Мэтт, перегружали тюки сена из конюшни в кузов пикапа. На горизонте – ничего. Вообще ничего.
– Далеко отсюда твоя школа? – спросила Эмили у Эбби.
Лицо Эбби просияло.
– Разве мама тебе не сказала? Мы на домашнем обучении.
– О-о-о… – Эмили почувствовала, как тает ее воля к жизни, а душа уходит в пятки.
– Расписание занятий получишь завтра. – Хелен бросила на кровать Эмили несколько застиранных сероватых полотенец. – Сначала сдашь экзамены, а потом я решу, в какой класс тебя определить.
– У себя в школе я ходила в одиннадцатый, – доложила Эмили. – Некоторые предметы изучала по углубленной программе.
– Посмотрим. – Хелен наградила ее суровым взглядом.
Эбби встала с кровати и скрылась в коридоре. Эмили в отчаянии смотрела в окно. «Если в ближайшие пять минут пролетит птица, на следующей неделе я снова буду в Роузвуде». Но едва мимо пропорхнул маленький воробышек, Эмили вспомнила, что она больше ни на что не загадывает и не верит в свои глупые приметы. События последних месяцев – труп Эли, найденный рабочими в котловане, вырытом под беседку, самоубийство Тоби, сообщения «Э»… – заставили ее усомниться в том, что все в жизни имеет свой смысл.
Пикнул мобильный телефон. Эмили достала его и увидела сообщение от Майи: «Ты действительно в Айове? Пожалуйста, позвони, когда сможешь».
«Помоги мне…», начала писать Эмили, но Хелен выхватила мобильник у нее из рук.
– У нас в доме не пользуются сотовыми телефонами. – Хелен выключила аппарат Эмили.
– Но… – возмутилась Эмили. – А если я захочу позвонить родителям?
– Я их тебе наберу, – пропела Хелен.
Она приблизила к Эмили свое лицо.
– Твоя мама кое-что рассказала о тебе. Не знаю, как там у вас в Роузвуде, но здесь мы все живем по моим правилам. Это ясно? – заявила Хелен, брызгая слюной.
Несколько капелек осели на щеке Эмили, и она, отшатнувшись, проронила дрожащим голосом:
– Ясно.
– Вот и хорошо. – Хелен вышла в коридор и опустила телефон в большую пустую банку, стоявшую на деревянном столике. – Пусть здесь полежит, целее будет.
На крышке банки кто-то печатными буквами написал: ШТРАФЫ ЗА СКВЕРНОСЛОВИЕ. Но, кроме телефона Эмили, в ней ничего не было. Казалось, он такой одинокий, ее телефон, в этой банке для штрафов, но Эмили не посмела отвинтить крышку – не исключено, что Хелен снабдила ее сигнализацией.
Она вернулась в комнату и бросилась на кровать. В самой середине матраса ощущался какой-то острый выступ; подушка была жесткая, как бетонная плита. Небо над Айовой из желтовато-коричневого стало пурпурным, потом темно-синим, потом черным, а по лицу Эмили все струились и струились жгучие слезы. Если ей предстоит всю жизнь провести так, как этот день, тогда уж лучше сразу умереть.
Спустя несколько часов дверь с протяжным скрипом отворилась. На пол легла длинная тень. Эмили, с гулко бьющимся сердцем, села на кровати. Ей вспомнилось сообщение от «Э»: «Она слишком много знала». Вспомнилось, как шлепнулось на асфальт тело Ханны.
Но это была всего лишь Эбби. Включив небольшую настольную лампу, она легла на живот возле кровати. Эмили, прикусив изнутри щеку, делала вид, что не обращает на нее внимания. Может, в Айове так принято молиться?
Эбби снова села, с ворохом одежды в руках. Сняла через голову джемпер, расстегнула бежевый бюстгальтер, надела через ноги джинсовую юбку, извиваясь, натянула облегающий красный топ без лямочек. Потом снова полезла под кровать, извлекла оттуда розово-белую косметичку, накрасила тушью ресницы, красным блеском – губы. Наконец распустила хвостик, наклонила голову, провела по ней ладонями. Резко подняла голову, отбросив назад волосы, разметавшиеся вокруг лица беспорядочной массой.
