На барже «Любовь», расписанной синими гвоздиками, раскинулись райские кущи дизайна – столовая, гостиная и спальня, созданные домом «Мартин». «Наслаждение», вся в расписных алых анемонах, представляла собой парфюмерный бутик, в котором погружались в волшебные плотные и плотские запахи компании «Розин». В ресторане баржи подавали изысканные блюда, в которых Пуаре тоже знал толк – еще в 1919 году он основал и возглавил «Клуб истинных ста», членами которого были самые капризные гурманы Европы. Баржа «Орган» стала плавучей галереей мод. На одной ее сцене, в окружении панно Рауля Дюфи, дефилировали манекенщицы в нарядах от Пуаре, на другой, большей по размеру, устраивали сеансы цветомузыки при помощи необычного органа. При нажатии клавиш на экране появлялись цветные геометрические формы, сродни тем, которыми тогда увлекались декоративные авангардисты и авангардные декораторы.
После шоурумов народ бежал кататься на карусели «Парижская жизнь», устроенной Пуаре по соседству, у набережной Сены. Вместо привычно сказочных зверей их ждали грубоватые уличные персонажи – угластые торговки, зубастый фонарщик, крутобедрая прачка, рекламные получеловеки. Были здесь округлые модницы с коробами покупок, щеголь с моноклем и даже флапперша, демонстративно задравшая юбку, чтобы пристегнуть чулок.
Результат участия в выставке – сотни заметок в модной периодике, тысячи развеселых посетителей и живописное катастрофическое банкротство Поля Пуаре, усугубленное финансовым кризисом 1929 года.
В тридцатые модельер выживал – ютился в домике сторожа и средних отелях, оплаченных щедрыми друзьями, писал и продавал картины, создавал робкие вечерние платья, сумрачные тени богатых нарядов, которыми когда-то славился. Он сочинял книги о финансах, о том, как одевал эпоху, и без устали декламировал басни за обед из трех блюд и милостивый гонорар.
Поль Пуаре на закате своей славы.
Это фото было опубликовано на обложке первого издания воспоминаний модельера «Одевая эпоху»
Фототипия, 1930.
Архив О. А. Хорошиловой
Карусель «Французская жизнь», устроенная Полем Пуаре во время Всемирной выставки в Париже
Фотооткрытка, 1925. Архив О. А. Хорошиловой
Баржи Поля Пуаре, пришвартованные у моста императора Александра III, Париж
Фотооткрытка, 1925. Архив О. А. Хорошиловой
Причина трагического финала, вероятно, в том, что модельер не вписался в сумасшедшие двадцатые и не смог справиться с тридцатыми. Он задержался где-то на границе эпох – между модерном и ар-деко. В первой половине десятых совершал одну революцию задругой, богатырски выпрямил кованую S-образную линию ар-нуво, обогатил и радикально упростил моду. А в двадцатые, лаконичные и спортивные, сделался неповоротливым ретроманом. Он считал себя «благоразумным новатором», но больше напоминал уютного бородатого старика, читавшего терпеливым внукам хорошо знакомые сказки про тысячу и вторую ночь. Пуаре строил гримасы, Пуаре забавлял. Но восточные сказки не привлекали молодых. Они зачитывались другими – сказками Века Джаза.
Мадам
В марте 1934 года в офис Жанны Ланвен на рю Фобур-Сент-Оноре пришли корреспонденты французского Vogue разузнать о планах модельера на предстоящий сезон. Пока один задавал неизбежно банальные вопросы «что вас вдохновило» да «что будет в моде», элегантно небрежный график Карл Эриксон наблюдал за мадам и переводил увиденное в карандаш и цветные мелки. Ланвен в тот день пребывала в хорошем расположении духа и много говорила, несмотря на страшную занятость. Подготовка коллекции в самом разгаре, нужно отсмотреть все выходы. Дивной красоты манекенщицы плыли по ее кабинету, крутились у черного лакированного стола, модельер поправляла складки, манерно взмахивала ухоженными ручками, перебирала пальчиками парфюмированный воздух, журналист писал, график шуршал, девушки ходили, мадам говорила: «Я никогда не обдумываю мои платья. Я просто следую уносящему меня чувству, а технические навыки помогают воплотить это чувство в реальность». Очень красивая фраза, достойная заголовка и мраморного пьедестала. Звучит почти во всех монографиях Ланвен.
Карл Эриксон. Жанна Ланвен за работой
Журнал Vogue (Paris), 1934.
Национальная библиотека Франции
Мадам, конечно, лукавила. Она давно уже не отдавалась порывам чувств – ей шел шестьдесят седьмой год. И художник Эриксон это подметил – на рисунке, опубликованном вместе с романтичным комментарием, престарелая модельер крепко, по-рабочему сидит в кресле и, щуря заметливый глаз, отдергивает шелковую драпировку – совсем по-будничному. Ни крыльев, ни кисеи, ни дуновения сладчайшего чувства.
Жанна Ланвен вообще рано распрощалась с иллюзиями. Кажется, лет в тринадцать, когда отправилась работать девочкой на побегушках в шляпное ателье. Выслушивала нравоучения хозяйки, разносила заказы и усердно экономила на всем, даже на омнибусах – полученную на проезд мелочь складывала в кубышку и что есть сил мчалась по указанному адресу, стараясь не опоздать. Потом перешла к модистке Феликс на рю Фобур-Сент-Оноре, 15, не зная, что через много лет этот дом станет частью ее маленькой империи.
В 1885 году Жанна открыла собственное ателье и через несколько лет, получив кредит, переехала в более просторное помещение на рю Буасси-д’Англа. Дело пошло. А вместе с ним наладилась светская жизнь – Ланвен познакомилась с нужными людьми, имела честь называть театральных звезд на «ты», великолепные парижские демимонденки делились с ней последними слухами, а она с ними – секретами красоты. В 1895 году Жанна вышла замуж за итальянского аристократа и через два года родила дочь Маргариту Мари-Бланш, Марго. Вот тогда, собственно, и возникло чувство – не то, легкозефирное, о котором так красиво рассуждала в старости, а очень личное, теплое, материнское.
Ланвен любила дочь без памяти и посвятила ей первые костюмные экзерсисы. И получилось так удачно, так ловко и свежо, что в 1908 году она запустила детскую линию под собственным именем. Говорят, клиентки, приходившие за новыми шляпками, подмечали симпатичные платья Марго и просили сшить такие же – им, великовозрастным. И Ланвен шила, способствуя проникновению детского стиля в светскую моду Парижа. В 1909 году она открыла свой модный дом. В начале десятых о ней уже писал Vogue, в 1915-м она вместе с первостепенными французскими домами представляла свои творения в Сан-Франциско. Ее уже называли классиком.
