За первые восемнадцать дней войска фронта отступили вглубь страны на 450 километров.
«Счетоводом» потерь по поручению Ватутина был назначен некий полковник Виктор Андреевич Каширский, олицетворявший традиции чиновничьего вранья и введения в заблуждение вышестоящего командования. Недаром говорится, что ложь бывает четырех видов: ложь, наглая ложь, статистика и цитирование. Здесь мы видим все четыре вида этой укоренившейся в России беды.
И все-таки воины Северо-Западного фронта сражались героически. Об этом говорят не только архивные, труднодоступные в то время документы, но и открытые воспоминания переживших ад первых дней и недель войны – их армейские мемуары. Символом этой борьбы стала Старая Русса, за которую бойцы и командиры полков и дивизий фронта бились восемьсот восемьдесят дней и ночей.
Именно в этом пекле военного лихолетья приходилось жить, воевать с тайным и открытым врагом, закалять характер, служа Родине, военному контрразведчику Александру Алексеевичу Шурепову.
Кроме участия в операциях, он жил мыслями и думами о любимой жене Сашеньке и детях – двух крохотулях, оставленных в логове жестокого пришельца.
А они, эти приставучие, липкие, как расплавленная смола, мысли, приходили, накатываясь волнами, снова и снова.
«Как они, где обретаются, – опять покатилось колесо размышлений в голове мужа Александры и отца дочурок – Гали и Наташи. – Местные националисты явно донесли немцам о моей семье. Чекисты и комиссары для них – непримиримые первые враги, которых надо изводить под корень… Беднягам репрессий не избежать».
Он часто искал сослуживцев по довоенной Литве, по гарнизону в местечке Вилкавишкис, но так и не смог встретить свидетелей 22 июня 1941 года.
Это случилось только зимой полтора года спустя…
Однажды он, выполняя оперативное задание на грузовой машине – полуторке ГАЗ-АА с простреленными бортами и помятыми крыльями, перемещался по заснеженной грунтовой дороге из одного участка фронта на другой. Это было утром. Восходящее солнце окрасило пунцовым цветом кромку горизонта.
«Нехорошая примета, солнце словно всходите кровью», – неожиданно подумал Александр.
По обочинам большака валялась искореженная броня: танки с оторванными башнями, орудия с развороченными стволами, перевернутые и сожженные бронетранспортеры, закопченные остовы грузовиков и легковушек. Вокруг этой техники лежали в неестественных позах припорошенные снежным саваном и застывшие тела неприятельских солдат.
«Вас послали на верную смерть в Россию, – стал размышлять военный контрразведчик Александр Шурепов, поглядывая из тесной для его роста кабины полуторки на печальную картину тлена металла и плоти. – Видно, так немцы торопились, отступая под ударами наших воинов, что даже не успели не только нарезать березок для могильных крестов, но и похоронить своих соплеменников».
Скоро машина въехала в какую-то «обугленную», как он назвал, деревню с разрушенной церквушкой и сожженными избами. У снесенной, очевидно, снарядом верхней части звонницы валялись два расколотых колокола, искореженный крест и окоченевший труп немецкого солдата.
«Видно, наблюдатель или корректировщик», – подумал Шурепов.
В одном из дворов лежала туша обглоданной лошади, белеющая ребрами и частью позвоночника. Чувствовалось, что над убитым осколком в голову животным активно поработали и люди, и звери, – явно видны были места, где прикасались к почерневшему мясу ножи и топоры человека, а где рвали жесткую мякоть застывшей на морозах конины клыки оголодавших собак и лесных хищников – волков, жирующих от «даров войны». Их разведется тут со временем великое множество.
На холодных пепелищах стояли лишь остовы печей со стойкими дымоходами. В двух местах они «работали» – топились печи, и сизый дым причудливыми спиралями буравил хмурое и низкое небо, изредка прожигаемое острыми солнечными лучами.
«Неужели народ остался? Где и как он выживает? Просто интересно, – размышлял про себя Александр. – Надо расспросить смельчаков».
Проезжая мимо одной из «жилых изб», он заметил копошащееся серое существо рядом с русской печью со встроенной плитой. Александр приказал водителю остановиться. Выпрыгнув из машины, он подошел к неизвестному человеку, который оказался сухощавой старушкой, сумевшей запеленать себя, как в кокон, разными тряпками, платками, веревочками и тесемочками.
– Здравствуйте, бабушка! – с неловкостью проговорил Александр, понимая, как она может здравствовать в таких условиях.
– Добрый день, мил человек, – проскрипела старушенция с виду лет под восемьдесят.
– Как вас зовут? Что вы тут делаете?
– Елизавета Владимировна… А что делаю – варю на своей не разрушенной плите конину.
– А где живете?
– В яме…
Она, не ожидая получить встречный вопрос, ткнула палкой в сторону, видно, бывшего огорода и вырубленного сада.
– Там мы с моим родненьким… с больным человечком обитаем.
В дальнейшем она назвала себя аборигеном этих мест. Рассказала, что работала до войны учительницей начальных классов, что ей всего шесть десятков годков с гаком. А муж столярничал при лесопилке. Ему за семьдесят. Уходя из деревни, немцы его сильно поколотили за то, что не поделился с ними колотыми дровами.
– А кто деревню сжег?
– Они, варвары, при отступлении. Специальные команды ходили с факелами по дворам и поджигали избы.
Александр обернулся в сторону машины и громко крикнул:
– Ваня, принеси мой вещмешок.
Водитель выполнил приказ контрразведчика мгновенно.
Военный развязал узел, достал банку тушенки, несколько комочков колотого сахара, четыре на удивление не сломавшихся в вещмешке коричневых сухарных квадратика и даже отломил от буханки кусок ржаного хлеба.
– Возьмите, пожалуйста…
Женщина заплакала и протянула дрожащие, измазанные сажей и копотью, бледные сухонькие руки, принявшие в ладони бесценный подарок.
Попрощавшись, Александр покинул горькое место разрушенной русской северно-западной деревеньки.
«Сколько таких ран оставили изверги?! В войнах не бывает выигравших – есть только проигравшие граждане. Особенно среди мирного населения – разве не так? – словно спрашивал самого себя Александр. И тут же ответил: – Много, очень много ран она уже оставила и еще оставит. Война ведь только разгорается…»
Полуторка неслась по заснеженной России…
Еще одно открытие явилось Шурепову в эту поездку. В стороне от дороги он увидел группу красноармейцев, которые кормили свои «лошадиные силы» эрзац-валенками. Рядом с заботливыми вестовыми и коноводами лежала гора этого удивительного фуража. Оказалось, что русские морозы заставили тыловые подразделения вермахта плести для своей замерзающей армии огромные снегоступы-валенки. Делали их в основном из соломы.
