С безразличием отнесся к событиям распада армии только царь Николай II. Русский император, погрязший в склоках и сплетнях двора, словно предчувствовал, что эта его последняя проигранная битва с германцем будет долго считаться в Советской России «забытой Великой войной».
Сегодня к этой войне отношение иное. Современники чтят память погибших русских воинов в Восточной Пруссии.
Как сказал поэт:
Бег стремительный времени вечен,
Но солдатская слава жива, —
Зажигают лампады и свечи,
Произносят святые слова…
Души павших нетленны и святы,
Нам судьбою возможность дана,
Чтобы вечную память солдата
Чтить с любовью во все времена!
* * *
И вот через тридцать лет после того знаменательного события на Гумбинненском танкоремонтном заводе пришлось трудиться иностранцам – остарбайтерам, среди которых находилась «иностранная рабыня» под определенным номером на рабочей серой куртке и белым знаком «OST» в синем квадрате, который пришивался на груди спецодежды. Имя ее было – Шурепова Александра Федоровна.
Вообще слово «остарбайтер» впервые появилось в Третьем рейхе для обозначения людей, вывезенных из Восточной Европы с целью использования в качестве бесплатной или низкооплачиваемой рабочей силы.
Гитлеровская Германия столкнулась с индустриальным кризисом уже после начала войны с Советским Союзом. Большинство работников-немцев ушли на фронт, а запросы государства с широкомасштабной войной на Востоке все возрастали. Для предотвращения возможного коллапса экономики рейха было принято решение ввезти в Германию людей с оккупированных вермахтом территорий Восточной Европы.
Александру Шурепову вместе с другими советскими гражданами грузовик привез на незнакомую железнодорожную станцию. Там посадили в товарный вагон и отправили в неизвестном направлении. Поезд часто останавливался, пропуская другие эшелоны, в основном военные. Ехали, как показалось Александре, долго.
И вот поздно ночью товарняк встал на узловой станции.
– Куда нас привезли? – спросила всезнайку, говорливую полячку по имени Урсула, Александра.
Ответ последовал моментальный:
– Мы в Восточной Пруссии, в городе Гумбиннене.
Потом остарбайтеров развезли по баракам предварительного, так называемого сортировочного лагеря. Больных отделили и отправили в другой «распределительный пункт», после которого Александра их больше не увидела. Через некоторое время ее вместе с другими женщинами отвезли в частный лагерь при заводе.
Тут же администрация «общежития» проинструктировала прибывших «гостей рейха» о надлежащем поведении и предупредила, что они будут работать по двенадцать часов шесть дней в неделю на производстве во благо «Великой и победоносной Германии» на танкоремонтном заводе. За труд будут получать специально отпечатанные бумажные деньги, на которые можно будет отовариваться при заводском магазине…
Несколько лет Шурепова проработала на этом заводе, причем в разных цехах. С литейного ее перевели в гальванический, с гальванического в кузнечный, с кузнечного в покрасочный, с покрасочного в цех готовой продукции – и снова гальванический. Последний цех считался цехом смертников, где люди быстро заболевали и умирали из-за отравлений ядовитыми парами. Не помогали ни платки, смоченные водой, ни респираторы.
Перемещение официально объяснялось освоением нового профиля работы. Такие рабы-универсалы поощрялись руководством завода премиями, подарками, благодарностями. Но была и другая причина частых перемещений таких иностранных гражданок. Для администрации цехов – молодых и пожилых фрицев – часть из этих работниц были яркими, симпатичными фрау-рабынями.
Александра – стройная и статная, бледнолицая и крепкая, голубоглазая блондинка и пышущая от природы здоровым телом, несмотря на скудность пищевого пайка, естественно, привлекала тевтонских воздыхателей. Немцам-технарям нравились славянки.
Однажды Сашу пригласил в кабинет начальник цеха. Звали его Курт Вайсман. Это был немец с красным, а скорее, багровым и одутловатым лицом, явно страдающий гипертонией или злоупотребляющий шнапсом.
Коротенькие ножки выдавали в нем не чистого арийца, семитские корни явно были в роду. Так, во всяком случае, пояснила Александре ее подруга по цеху Вероника Орлова. Светло-коричневые подтяжки, поддерживавшие его широкие брюки, плотно прилегали на груди, опускаясь вниз по прилично выпуклому и округлому животу. Начал он беседу с откровенных намеков…
– Мы можем с вами, Александра, подружиться… И вам будет хорошо, и мне приятно, – скабрезно начал беседу Курт.
Выдвинув верхний ящик письменного стола, он взглянул на разбросанную бижутерию и достал колье. Оно было оригинальным, но дешевым.
– Возьмите эту драгоценность, пусть она напомнит о нашей с вами встрече, – проговорил на ломаном русском языке Вайсман. После чего он встал из-за стола и попытался повесить колье на шею Александры.
После этих слов у гостьи хозяина кабинета стало исчезать что-то, что, может быть, составляло ее целостность. Все заколебалось и рухнуло, в одночасье разрушаясь и распадаясь. Она почувствовала, как стало вдруг ей нехорошо, то ли от усталости, то ли от стыда. Ей показалось, что в кабинете не хватает свежего воздуха.
Она поняла, что стала появляться раздвоенность души. В одной половине ее оставалось мимолетное счастье, а в другой – верность и порядочность.
Александра оттолкнула подошедшего совсем близко Курта, не рассчитав свою силу. Он попятился назад, быстро перебирая коротенькими ножками с носков на пятки, чтобы поймать равновесие и не грохнуться на спину. Выскочив из кабинета вся красная, она прибежала на рабочее место и занялась выполнением своих профессиональных обязанностей.
Возбужденное состояние и неестественное поведение Александры не осталось незамеченным подругой Вероникой. Она все поняла и сразу рубанула:
– Ну и дура… Согласилась – жила бы по-другому, катаясь в масле.
– Ты что, на самом деле поступила бы так, как мне пожелала? – округлила глаза раскрасневшаяся Александра.
– Без проблем… Я бы расшнуровалась…
– У каждого свои взгляды на жизнь. Даже в неволе я не хочу, как ты выражаешься, «расшнуровываться». Понятно?
– Еще бы не понятно… Чистюля!..
Александру, как и других, часто приглашали на «откровенные» беседы. Но она держалась, а потом стала жаловаться на «приставучих». Объяснила с подтекстом – мол, мешают нахалы и наглецы «честно и достойно работать на Великую Германию», отнимают рабочее время. Однажды даже пожаловалась чиновнику, отвечавшему за вопросы технической безопасности завода. На некоторое время к ней перестали приставать, но продолжали сопровождать сзади возгласами: «Зер гут фрау!»
Русские женщины пытались объединиться в союз по национальному признаку. Но агентура, густо посеянная в заводских цехах, сразу доносила об этом в гестапо. Наиболее активных россиянок разбросали по другим предприятиям, а двух забрала полиция. Поэтому Александра вела себя осторожно и если вредила на производстве, то самостоятельно, не делясь своими «тайными технологиями» с землячками.
