* * *
Клим оказался прав и не прав. Началась новая жизнь, но в ней не было Ани. И Надя ему стала теперь просто сестрой, они напрочь забыли свою летнюю «любовь». Клим жил теперь только для себя и старался ничего не замечать: как на глазах увядала Аня, как в Наде все больше появлялось бабьего – не женского, Аниного, а тёти-Катиного, одновременно притягательного и отталкивающего; как не по-отцовски жадно смотрел на нее Степан.
Клим перестал бояться школы, у него появились друзья; смышленый, аккуратный, он стал любимчиком у своей первой учительницы Татьяны Петровны. Сама она, невысокая, черноволосая, смуглая, ему не очень нравилась: куда ей до Ани, но к его отношению к ней добавлялось мальчишеское преклонение перед ее мужем.
Юрий Волохов был самым знаменитым из молодых капитанов, закончивших речное училище и пришедших на смену поколению «практиков», добиравшихся до капитанского мостика в лучшем случае к сорока. Он был прост, весел и неотразимо красив в форменном кителе с серебряными погонами, фуражке с кокардой и кирзовых сапогах. Когда бы теплоход сормовской постройки «Иртыш» ни подходил к лихтеру, на мостике всегда стоял капитан Волохов, а через пять минут он неизменно ступал на палубу лихтера, весело здоровался со Степаном, ласково приветствовал Аню:
– Здравствуйте, Анна Сергеевна! Не угостите ли кваском?
Аня смущалась, но не могла скрыть радости:
– Ой, да уж у вас-то этого квасу!..
А Клим уже мчался из камбуза с большой кружкой, стремясь не расплескать так полюбившийся молодому капитану настоянный на горелых сухарях напиток. Климу же Волохов советовал учиться на судового механика:
– Судоводство ты и так знаешь, с детства вахты стоишь, я тебя все время в бинокль в рубке вижу. Если с машиной будешь на ты, то тебе никакое совмещение не страшно. А то у нас многие капитаны только числятся механиками.
Почти в каждом номере бассейновой газеты, кипу которых Степан приносил вместе с получкой, было что-нибудь про Волохова: то пришел на неосвоенный приток, то провел самый большой плот, то первым перешел на прямое совмещение, став капитаном-механиком.
Отец Клима ко всем новшествам относился так, словно рушилось что-то в его собственной жизни: «Ох и доиграются они вместе с Гавриловым!»
Клим уже своим детским умом понимал, что в Степане говорит зависть, но ему не было жалко отца. Тот же был просто влюблен в начальника пароходства Макарова, моложавого и представительного в своей генеральской форме, несмотря на невысокий рост, и почему-то на дух не выносил зама по кадрам, сухопарого и сутулого Гаврилова, инициатора прямого совмещения профессий.
А тот везде и всем доказывал, что иного пути нет, да это и понятно было, ведь столько нового флота пришло: финские, чехословацкие и румынские «самоходки», сормовские буксиры, немецкие красавцы лайнеры. Правда, на пассажирских судах совмещения не было, и там капитан не спускался ниже верхней палубы, где у него была каюта, всем заправляли помощники: старший, пассажирский, по хозяйству. В Речном поселке зимовал только один лайнер, глубокосидящий «Владимир Маяковский»; его капитан, молодой, улыбчивый Сергей Иванович Попов, в глазах Клима был небожителем, пока они не оказались соседями по новому дому с «удобствами» во дворе…
И лихтер у них был теперь не тот большой, широкозадый, паровой, с кочегарами и матросами, а маленький, похожий на бумажный кораблик, и возили они не уголь на Диксон, а продукты из Южного порта в Северный. Основными «продуктами» были водка и вино, что несказанно радовало Степана: весь рейс даровая выпивка в рамках естественной убыли в соответствии с прейскурантом. И если первые два-три года с ними плавала матроска Вера с малолетним сыном Виталькой, то в год окончания Климом и Надей пятого класса пошли в навигацию одной семьей, чтобы получать «за недостающего», а вся его работа досталась Климу.
К двенадцати годам Клим перерос всех одноклассников, а Надя стала своими пышными формами напоминать Груньку. И голос у нее стал такой же неприятно высокий, «деревенский». Клим же больше молчал и на уроках отвечал тяжелыми фразами с длинными паузами, во время которых он думал. Особенно его манера ответов раздражала ботаничку Зинаиду – первую красавицу Речного, сменившую в поселке двух мужей, причем новый муж был младше предыдущего и самой Зинаиды.
Она просто выходила из себя: «Гордеев! Ты сам-то понял, что сказал?» И ставила ему в пример ответы зубрилки Надьки, а та и рада стараться: записалась в юннаты и мыла полы в «живом уголке». Получив в лучшем случае «тройку», Клим медленно садился и исподлобья взглядывал на ботаничку: подумаешь, цаца! Мама-Аня не хуже! И у нее глаза добрые! Ботаничка и это отмечала: «И не надо, Гордеев, смотреть на меня, будто я зверь какой!» И ему всегда хотелось спросить: «А змея – зверь или нет?», потому что в облике Зины было что-то змеиное.
В первый же месяц на лихтере он загорел дочерна, еще больше вытянулся, и, по выражению Нади, стал «тонким, звонким и прозрачным». Она сказала это, фыркнув, когда погрузка водки была закончена, Степан с проводником приступили к дегустации напитков, а они втроем, переодевшись в самодельные купальники (Аня с Надькой – из двух предметов, Клим – из одного), пошитые Аней из черного сатина, купались пониже мостков, переброшенных с берега на лихтер.
Клим только что вышел из воды и стоял перед ними, голый, не считая узких плавок, мокрый, и Аня, которая в купальнике и без обычной косынки на коротких прямых волосах казалась чуть ли не ровесницей Надьки, подняла на него глаза и сказала мягким голосом, так не похожим на визгливый Надькин:
– Клим у нас прямо… как спортсмен!
Тут-то Надя и сказала, какой он. Клим хотел возразить, что вовсе он не тонкий-звонкий, а сильный и взрослый, работает на учалке наравне с отцом, стоит за Аню ночные вахты, подтягивается на турнике, но, опустившись между ними на песок – справа белое рыхлое плечо сестры, слева Анино, крепкое, загорелое, гладкое, буркнул:
– Ты зато – нас с маманей перевесишь!
Аня лицемерно хохотнула:
– Я в ее годы еще толще была!
Надька вскочила на свои ножки-коротышки:
– Ага, значит, я толстая? А вы… вы… вы… – От возмущения она даже потеряла дар речи. – Вы прямо как эти… как полюбовники!
Выпалив это, она с шумом и брызгами бросилась в воду и поплыла некрасиво, по-собачьи, как плавало большинство виденных Климом на воде женщин. Клим и Аня смотрели на нее и неловко молчали, наконец Аня сказала, словно оправдываясь:
– А я никогда толстой не была. И загорала быстро, меня так и звали: Анька копченая. И нашу речку быстрее мальчишек переплывала. – Помолчав, ненатурально засмеялась: – В полюбовники вот записала!..
Искоса взглянула на него, но он не повернулся к ней и ничего не сказал, подумав, что, конечно, Надьке обидно, раз он ее не любит так, как Аню, но разве он виноват, что Аня лучше всех?
Аня, словно прочитав его мысли, поднялась и, будто красуясь перед ним, поправила лифчик, повязала белую косынку, а он увидел рыжие заросли ее подмышек и вдруг вспомнил Груньку…
