– Пойду я, – сказала она, не глядя на него, – Степан уж там распсиховался, поди. А ты с Надькой уж как-то… Чтоб не болтала зря. – Двинувшись к мосткам, бросила через плечо: – Любит она тебя, вот и бесится.
То, что она назвала отца по имени, а на него старалась не глядеть, заставило Клима понять: что-то закончилось у них сегодня с Аней, он уже не ребенок, вон как Аня взглянула на него, когда он выходил из воды! Он пошел к Надьке и увидел, как радостно вспыхнули ее глаза…
Больше купаться вместе им в это лето не довелось: был долгий и длинный рейс, в котором сначала мучили жара и комары, потом попали в сильный ветер и шторм, а в Северном порту скопилась к их приходу очередь из более чем ста грузовых судов.
Степан с проводником, выпив всю норму, полагающуюся по естественной убыли винно-водочных изделий, занялись рыбалкой, забрасывая переметы прямо с кормы лихтера, и Аня замучилась чистить и жарить всех этих чиров и сигов.
Клим стоял все ночные вахты, только ночи на Севере как таковой не было, да и рейд не спал: словно автомашины по улицам и переулкам, сновали между лихтерами и самоходками рейдовые теплоходы и служебные катера, речники перекликались, даже не пользуясь рупором, а в тихую погоду ездили друг другу в гости на шлюпках.
Утро наступало незаметно, и Клим всегда говорил входившей в рубку Ане:
– Чё так рано? Спала бы еще!
Аню, видимо, такая «забота» не очень радовала, и она садилась на диванчик и начинала обсуждать с ним будущий день: что готовить на завтрак, обед и ужин, что заказать отцу, если тот поедет на берег, что надо сделать по судну… Такой порядок – обсуждать все вопросы не со Степаном, а с Климом, словно он был главой семьи и шкипером, завелся чуть ли с начала навигации, но теперь это почему-то не радовало, а раздражало Клима.
– А давай испечем рыбный пирог, – говорила Аня, – только ты рыбу почисть и кости вынь.
Он слушал Аню, и ему становилось все обиднее, словно до сих пор Аня обманывала его и притворялась, а теперь он раскрыл ее обман, и жалко себя до слез. И Аню ему было тоже жаль, ведь он никого не любил так, как ее, но ему больше нельзя любить Аню.
* * *
В обратный рейс пошли в начале августа, намаявшись бездельем и безночием. Караван вел тезка, «Клим Ворошилов», и Степан на учалке за ручку поздоровался с капитаном, тем самым Марковым, высоким, чуть сутуловатым, с темным морщинистым лицом, в вылинявшей, но настоящей морской фуражке. А свою мачеху Клим случайно застал беседующей с первым штурманом – коренастым и рыжим. Климу показалось, что тот как бы в чем-то оправдывается перед Аней, но подойти ближе и послушать, о чем они говорят, ему и в голову не пришло. И Аню он потом ни о чем не спрашивал.
В Южном порту грузились на городском участке, и это было удобно тем, что можно каждый день ходить в город, кататься на автобусах, есть мороженое, пить вкусный морс. В рейс вышли в самом конце августа, и повел их капитан Волохов. Его «Иртыш» подошел и встал у борта лихтера, ожидая, пока грузчики закроют люки, а Степан примет и оформит документы.
Климу захотелось повидаться с любимым капитаном, но тот рассеянно кивнул ему и ушел в диспетчерскую – на этот раз не в сапогах, а в ботинках и без погон, потому что их отменили после смерти Сталина. Клим шел по борту вдоль «Иртыша», и тут услышал сверху:
– А я тебя знаю! – Он поднял голову и увидел на капитанском мостике девчушку лет десяти с глазами разбойницы. – Ты у моей мамы учился!
И тут за спиной девочки возникла его бывшая учительница Татьяна Петровна, в светлом платье, казавшаяся еще более некрасивой:
– Вот так встреча!
– Здравствуйте, Татьяна Петровна!
– Здравствуй, Клим! А это Вика, она пойдет в четвертый класс, ты ее должен знать: она во всех праздничных мероприятиях участвовала!
Клим взглянул на девочку: убей бог лопатой, он видит ее первый раз в жизни, а девочка вдруг встала в балетную позицию и сделала поклон.
– По школе не соскучился?
Он вспомнил Зинаиду и кивнул головой, что можно было понимать и так и эдак.
– Так что скоро встретимся! – жизнерадостно сообщила Татьяна Петровна. – И вас ждет сюрприз, хотелось бы надеяться – приятный!
Сюрпризом оказалось то, что Татьяна Петровна, добавив к педучилищу заочно законченный институт, стала преподавать у них географию, заменив директора, чьи уроки больше напоминали выступления на линейке. После первого же урока она попросила его стать ее помощником, а вскоре подарила ему огромную карту мира, и он повесил ее над своей кроватью. Его избрали старостой краеведческого кружка. Клим делал доклады об освоении Сибири, после которых Татьяна Петровна говорила, что многие приведенные им сведения ей неизвестны. Климу становилось неловко за учительницу, словно бы она признавалась в чем-то стыдном, но он старался еще больше, в глубине души надеясь, что молва о его успехах дойдет до Зинаиды, и та пожалеет, что не взяла его в свой юннатский кружок…
В этой борьбе за признание Клим словно бы выпал из семьи, уйдя в учебу и книги, отдалился от одноклассников и даже в новогоднюю ночь не собирался с ними «шляться» у елки и катушки. И тут получил неожиданное приглашение – от Татьяны Петровны:
– Мы с Юрием Васильевичем уйдем к друзьям, а у нас соберутся Вика с одноклассниками, и ты, – она засмеялась, на смуглых щеках появились ямочки, которые, однако, не украсили ее, – ты у них будешь старший!
Вику, после того, как они «познакомились» в Южном порту, теперь ему приходилось видеть часто, она выступала на каждом школьном вечере со стихами, с танцами, в спортивных номерах. Мимо него она проходила вздернув голову, и он отмечал ее необыкновенно прямую осанку и кошачью походку.
Клим пришел в квартиру Волоховых в новом доме, которую дали Волохову вместе с должностью парторга завода, и Клима поначалу поразил неприятный запах, который он объяснил себе тем, что выгребную яму давно не очищали, но потом оказалось, что так пахнут настоящие котлеты… Детей было четверо, они с Викой и еще девочка с мальчиком из Викиного класса. Девочка оказалась дочкой ботанички Зинаиды, страшненькой, совсем не в маму, зато улыбка у нее была доброй, а глаза лучились радостью. Они поели котлет, чокаясь бокалами с лимонадом, потом стали танцевать вокруг елки. Клим уже перестал обращать внимание на запах, потому что был полностью поглощен Викой, которая на сером фоне ее подружки показалась ему высокой, красивой, взрослой, уверенной в себе, и он забыл Надю, забыл Аню. Незадолго до двенадцати появились Дед Мороз со Снегурочкой и старшие Волоховы. Долговязый «Дед Мороз», вручив всем четверым детям одинаковые завкомовские подарки – по большому кулечку с яблоками и конфетами, с гулким хлопком откупорил бутылку настоящего шампанского и стал разливать по бокалам, а «Снегурочка», в красивой, но явно тесноватой ей ниже тонкой девичьей талии, шубке, держала его руку и приговаривала голосом ботанички: «Только по чуть-чуть! Это же дети!» А потом все пошли на елку, поставленную и наряженную возле школы: дети, Волоховы и переодевшаяся в обычную зимнюю одежду ботаничка Зина со своим третьим мужем, начальником инспекции Регистра, которого Клим обычно видел на стадионе выписывающем круги в настоящем костюме конькобежца и на настоящих беговых коньках. У елки Клим встретил одноклассников, но даже не подошел к ним. Он не отходил от Вики ни на шаг, и ей, судя по сияющим глазам, нравилось это. Они много раз съехали с горки на оленьей шкуре, которую прихватили с собой; остальные же катались кто на чем, и они мчались быстрее всех и уносились дальше всех, к самой шоссейке. В один из съездов их занесло, и, выбираясь из сугроба, они вдруг оказались в объятиях друг друга, и он совсем рядом увидел ее счастливые глаза и не смог удержаться, чтобы не прижаться губами к ее холодным губам… И тут грянул хор: «Тили-тили тесто! Жених и невеста!» Над ними стояли их одноклассники, грубые, некрасивые в своих порванных шубейках, толсто подшитых валенках, широких суконных шароварах (шкерах). И Надя, его неродная сестра, была с ними и кричала громче и противнее всех. А ботаничка Зинаида стояла рядом с Татьяной Петровной и все что-то говорила и говорила и с явным неодобрением кивала в их сторону.
