Жила Вика у бабушки, матери Волохова, в частном доме за мостом над мелкой речушкой. Попрощались у темной ограды. «Поцелуй меня», – попросила она и закрыла глаза. Под светом далекого фонаря ее губы казались черными, мертвыми, но оказались живыми, горячими, и Клим оторвался от них с трудом. «Теперь ты не старая дева», – сказал он. «Дурак! Издеваешься над девичьей бедой!» – «Так и будешь ждать?..» – «А что, есть варианты?» – «Есть. В Иркутске я лишу тебя невинности». «Я подумаю», – ответила она самым серьезным тоном. В Иркутск он прилетел за два дня до начала сессии, потому что получил от руководства задание ознакомиться с постановкой сметного дела в соседнем бассейне. И первый день он провел в управлении пароходства, на Чкалова, а вечером устроился в пароходской гостинице, представляющей собой обычную трехкомнатную квартиру на первом этаже «хрущевки». Правда, добираться до этих хором пришлось через весь город: по мосту с одного берега на другой, на трамвае, потом пешком в гору мимо частных домов с палисадниками, зато как пахло черемухой, какой был красивый закат! Наутро он побывал в институте, отметился, узнал расписание, а потом весь день ходил по городу, посидел у Ангары, вода которой была так чиста, что четко виднелись камни на метровой глубине, выстоял очередь за байкальским омулем, а еще купил вина и всякой вкуснятины, благо в гостинице был холодильник. На другой день он встречал Вику в аэропорту, и они увидели друг друга издалека и замахали руками – он с балкона аэровокзала, а она из толпы прибывших, о чем потом рассказывали друг другу, трясясь в переполненном трамвае. День был жарким, Викина грудь была горячей и потной, он чувствовал это, стоя перед ней и оберегая от натиска толпы. И первым делом Вика приняла ванну, а он занялся столом. Она вышла из ванной в коротком легком халате и шлепках. «С легким паром! Прошу к столу!» – «Прямо так? В халате?» – «Лучше – без халата!» – «А можно – не все сразу?» – «Можно, но все сразу – интереснее!» Все же она скрылась в своей комнате и вышла в белой маечке на голое тело, синей юбочке, белых носочках. Она поймала его взгляд и смущенно опустила глаза: «Можно я так?..» Они сидели за столом до самой темноты, разговаривали, смеялись, подначивали друг друга, потом вместе убрали со стола и вымыли посуду на кухне, и так же согласно, словно по давно заведенному порядку, легли в одну постель, она позволила снять с себя маечку и юбочку, но осталась в плавках, и ее недоступность придавала его ласкам особенную остроту и пикантность. Они заснули на рассвете, в крепких объятиях друг друга, и наутро Климу вдруг показалось, что такой счастливой ночи у него не было никогда, а Викины глаза сияли, как тогда на елке. В городе они расстались – она поехала во дворец бракосочетаний, а он пошел в свой институт. Лишь через две недели, когда он проводил ее к бабушкиному дому и они остановились у ограды под тополями, Вика вдруг закричала шепотом: «Почему? Почему мы не сделали этого?» Он молчал. «Зачем мне все это, если нет тебя?» Он пожал плечами: «Я вот он, здесь». – «Тебя в моей жизни нет! Понимаешь? В моей жизни!»
В декабре Вика пригласила его на свадьбу. Гуляли в столовой совнархоза, известной на весь город. Главной фигурой на свадьбе был Юрий Васильевич Волохов, очаровавший всех; под стать ему была красавица Вика в коротком белом платье с кружевным капюшоном-фатой. Татьяна Петровна рядом с ними выглядела бедной, забитой и забытой родственницей. Петр Великий оказался не велик ростом, но плотен, кряжист и сразу понравился Климу. «Как с работой?» – спросил он после поздравлений. «Да все нормально! Мастером взяли на стройку, комнату на подселение дали. Так что, все путём!» Вику их сближение почему-то не обрадовало. Она вдруг поднялась из-за стола и выскочила за дверь. «Невеста сбежала! Невеста сбежала!» Клим поднялся: «Я верну ее!» Он нашел Вику на самом последнем этаже, она стояла у перил и смотрела вниз, в лестничный проем. «Я совсем одна! – шептала она, устраиваясь на его плече. – Совсем-совсем!» «Ты не одна, – смеялся он, целуя ее холодные губы, – ты пьяна!» «А помнишь, – спросила она, – помнишь Новый год?» – «Я все помню». – «Зачем же тогда все это?»
Как-то весной, в день, свободный от занятий, он подкараулил ее у горсуда и пошел провожать на автобусную остановку: Волохов купил им кооперативную квартиру в новом доме на Юго-Западе. Вика вдруг остановилась и взяла его за руку. «Хочешь его… потрогать?» Он усмехнулся: когда же у него будут свои дети? Но сквозь все ее одежды все-таки прорвался и погладил ее теплый, заметно выпирающий живот, а она повернулась к нему и прошептала: «А помнишь, как мы спали в обнимку, словно дети, а в окно пахло черемухой!» И он понял, что у них с Викой все уже было, и эта встреча – лишняя, она ничего не добавит в их отношения.
Он вернулся домой с дипломом, ему было двадцать пять лет, свой сметный отдел, где он стал начальником, он давно уже перерос, хотелось двигаться дальше – неважно куда, вверх ли, в сторону ли. И его тесть (а может, его неродная теща?) знал это не хуже его, и уже через несколько дней его вызвали к Гаврилову, заму начальника пароходства по кадрам, и тот предложил ему место начальника отдела труда и зарплаты в пароходстве: «Сметное дело – очень важное и ответственное, ты молодец, что поставил его на заводе, у иркутян опыт перенял, диплом защитил, только в ОТЗ работа живая, там, брат, не втулки и цилиндры, там люди: их зарплаты, премии, надбавки, пенсии…» «Нормы», – подсказал Садовников, зам по экономике. Гаврилов кивнул со вздохом: «Нормы, ети их мать! Сколько с ними всегда мороки! И без них нельзя, надо работать грамотно, а не наскоком! Понял задачу?» Клим поднялся на ноги: «Понял, Иван Григорьевич!» – «И на новую квартиру переезжать готовься. Здесь, рядом, через дорогу. Однокомнатную ты мог бы и раньше получить, но мы тут решили: лучше подождать. А у нас главного в Москву забрали, вот и получилась передвижка». Клим взглянул на бывшего тут же тестя: ведь в этом доме напротив самое большое флотское начальство живет, а тут он, мальчишка, сопляк. Но Плотников только кивнул головой, подтверждая слова Гаврилова.
Отметить все эти события – окончание вуза, новое назначение, предстоящее новоселье – решили у Плотниковых. Собрались впятером, без Юльки, которая проходила практику в пионерском лагере, и в центре внимания оказалась Анечка – умница, красавица, первоклассница. «Вам теперь надо с новой школой определяться, – говорила Наталья. – Пожалуй, лучше всего записаться в ту, в которой я училась». Надя обвела всех выпуклыми глазами: «А нас запишут?» «Нас – запишут! – отчеканила Наталья и встала из-за стола. – Пойду отравлюсь». Клим это понял как знак следовать за ней. «Как ты можешь с ней жить, – говорила Наталья, стоя у открытого окна, за которым шумел вечерний город. – Это надо же – так вляпаться!» Подождала, пока он поднесет в ее сигарете спичку, затянулась с усмешкой: «На всю оставшуюся жизнь…» Он молчал, а хотелось ему сказать ей вот что: «Ты же сама, неродная моя тещенька, виновата, что она мне даже ночью не нужна». А вслух сказал: «Я вам с Виталием Петровичем так благодарен!» Она нехорошо засмеялась: «А при чем тут Виталий? Он тут ни при чем. Его самого тащить надо, столько глупостей наделал! Дядя Ваня как-то сказал: может, тебя обратно в капитаны отправить?» – «А дядя Ваня – это кто?» Наталья отвела руку с сигаретой от лица, чтобы получше рассмотреть «зятя»: «Дядя Ваня? А я даже не знаю, кто это: дядя Ваня да дядя Ваня, он всегда был рядом с нами, папе говорил: “Если бы не было тебя, я бы на Сонечке женился!” Помогал нам, когда папа на зимовке был. А потом дядю Ваню взяли на фронт, а папу посадили, и мы остались совсем одни, зато сколько радости было, когда дядя Ваня вернулся живым и весь в орденах! Каюсь, я его в тот момент больше папы любила!» – «Дядя Ваня – это Иван Григорьевич Гаврилов? Зам по кадрам?» Наталья кивнула. «Вон оно как!» – протянул Клим, не испытывая никакой радости от почти родственной близости к сильным мира сего. «Так что у нас с тобой в запасе пять, от силы семь лет. К тому времени всем замам будет за шестьдесят, потребуются новые кадры. Надо, пока дядю Ваню на пенсию не отправили, поставить тебя замом по экономике. Садовникову уже пятьдесят пять, так все и выйдет, если грамотно будешь себя вести. Ну а мы с дядей Ваней в нужное русло все направим». Затушила сигарету, взглянула на Клима: «Ну?» И он подошел и обнял ее. «Будешь целовать, – прошептала она, – пепельницу?» «Буду, – шептал он. – Ты моя самая любимая пепельница!» «Мне будет сорок пять, всего лишь сорок пять! – шептала она. – Меня еще хватит надолго, я тебе обещаю. Только ты реши проблему!» – «Какую?» – «С Надей своей». – «Как?» – «Закопай! – хрипло засмеялась. – Нет, конечно, найди мирные средства, ты же пообещал мне стать орлом! Обещал?» – «Обещал…» «А что это вы делаете?» – услышали они голос Анечки. «Твой папа держит меня за руки и не разрешает курить!» – пожаловалась Наталья. – «А тетям нельзя курить!» – «Умничка! – восхитилась Наталья. – Вся в папу!» И подмигнула Климу, в ответ он успел больно ущипнуть ее. Наталья даже охнула, на что Анечка отреагировала вполне адекватно: «Вот видишь, бабушка! Никогда больше не кури!»
