– А почему…
– Да потому, – пресекла мой вопрос Ири. – Предыдущие были истеричками жуткими. С ходу ор поднимали, требовали, чтобы призрака изгнали вообще из стен школы. Я бы с радостью на самом деле куда-нибудь удалилась, но – увы. Раз я умерла где-то тут, то и обречена навечно оставаться в этих стенах. А ты молодец, спасибо.
– Спасибо? – хлопнула глазками я. – Но за что?
– Ну… Во-первых, ты выжила тут почти неделю и ни разу не нажаловалась. Во-вторых, ты меня внимательно слушаешь, что-то спрашиваешь, точно мы с тобой на самом деле соседки. И как будто я живая, что ли. Последние годы мне этого несколько… не хватало.
– А мне нравится считать, что призраки – это просто отдельная раса, – улыбнулась я. – И с тобой интересно. Ты, наверное, столько всего знаешь!..
– Деянира О’Нил, – наконец-то представилась она. – Можно просто – Ири.
– Деянира… Красиво! – Я даже хлопнула в ладошки. Чем окончательно завоевала доверие так и не состоявшегося полтергейста.
– Ты опять? Айла!
Я тряхнула головой, переключаясь с Деяниры из прошлого на Деяниру настоящую.
– Что опять?
– Повтори последнее, что я сказа…
– Нет, я не понимаю! – Ворвавшийся в комнату ураган «Сиара» спас меня от допроса, переняв весь огонь на себя. – Вот ты… – Она ткнула коготком в нос Ири, немного перестаравшись, отчего палец ушел туда целиком. Ири фыркнула. Она утверждала, что это лишь кажется, будто призраки не чувствуют ничего, на самом деле нет ничего противнее, когда сквозь тебя пытаются пройти или просто шутки ради тычут пальцами. – Ты столько лет живешь… Прости, дорогая. Существуешь на свете, может, хоть ты постигла какую-нибудь вселенскую мудрость, или, возможно, изучила все модели поведения, или это просто в природе людской заложено быть такими… – следующее «прости, дорогая» было уже адресовано мне, – но я, хоть убейте, не понимаю… Что с моим платьем?!
Ни я, ни Ири такого поворота сюжета не ожидали.
– Ты в нем купалась, что ли?
– Ну да, – созналась я смущенно.
– Вот не смешно сейчас. Серьезно, что с платьем? – Сиара потрясла помятую и недосохшую лазурную тряпочку с частичками водорослей, брезгливо сморщила нос и, отложив ее в сторону, вновь взметнулась вихрем в центр комнаты. – Демон с платьем. Меня Линас поцеловал!
– Совсем? – хором воскликнули мы с призраком, тут же одновременно озадачившись, как можно «поцеловать не совсем».
– Я почти увернулась. Но самое страшное знаете что?! Он сделал это на глазах у Айдре!
Ири потусторонне протянула: «У-у-у!», я сочувственно покачала головой.
Наша подружка давно заглядывалась на старосту выпускного класса, не решаясь заговорить, но лелея надежду и даже немного уверенность, что однажды он сам прозреет и увидит в ней не только ученицу из восьмого, но и симпатичную девушку. И заигрывания Лина, да еще и такие нахальные, были сейчас совершенно неуместны.
– Нет, все. Это провал. – Сиара повалилась на кровать, точно тряпичная кукла, и уставилась в одну точку. Этой точкой, как назло, оказалось слегка непрезентабельного вида платье, отчего страдания подруги изрядно усилились.
– А он точно все видел? – осторожно поинтересовалась я.
– Как думаешь, если он сказал: «Господа, здесь не место для подобного, позвольте пройти», то он точно все видел? – язвительно отозвалась Сиара, даже не шевельнувшись. – Это конец. Нет, точно конец.
– Хочешь, я Линаса ночью до кондрашки доведу? – вкрадчиво предложила Ири.
– А память Айдре стереть можешь? – внезапно оживилась ферре, рывком усевшись на кровати. – Ну так, не всю, а только часть? Всего один вот маленький, крошечный фрагментик!
По правде говоря, в том, что у Сиары и Айдре что-то могло сложиться, мы сомневались. Но законы дружбы порой не признавали объективности, о чем нам сообщила сама же Сиара, когда пару лет назад мы решили донести до нее, что Айдре заинтересуется девушкой только в том случае, если она будет хоть сколько-нибудь похожа на пробоину в стене, заклинившую щеколду в уборной, или повышенное финансирование учебных исследований государством.
– Вот будешь ты мне жаловаться на Одина однажды, а я тебе скажу: «Нет, он на самом деле прав, ты ведь действительно плохо отвечала у доски». Ты ради этого ко мне пришла? И в следующий раз, когда обидят, опять ко мне же придешь? Нет. Будешь просто молча страдать, не зная, с кем поделиться. А ты, Ири? Хочешь каждый раз слышать: «Ну, ты же мертвая, чего возмущаешься»? Вот! Не хочешь! А я тоже прекрасно сама все понимаю, потому что это очевидно, но от вас я хочу получить простое сопереживание! А «с ним тебе ничего не светит» мне и Тьерра может сказать. Разницу чувствуете?
Тогда-то мы и решили единогласно, что Сиара права, и с тех пор активно участвовали в обсуждениях, которые больше походили на перемывание бедняге костей. И вздыхали вместе тоскливыми вечерами, когда с нами (то есть с Сиарой, конечно) не поздоровались или не посмотрели в нашу (то есть Сиарину) сторону. И радовались, если нам (то есть Сиаре, само собой) как-то вдруг необычно улыбнулись…
А потом мы и сами стали верить в то, что не все так плохо, как казалось, либо просто настолько хорошо поддерживали подружку, что действительно прониклись. Главное, что Сиара бегом неслась к нам с любыми новостями, а не старалась пересидеть вспышки своих эмоций где-нибудь в роще за русалочьим гротом, куда только единороги и заходят. И то редко. И, возможно, неправда. По крайней мере, их там никто не видел, но, по слухам, именно там они и жили.
– Память? – нахмурилась Ири. – Память вряд ли. Я такое зелье варить не умею.
– Зелье! – Желтые глаза сверкнули звездами.
– Плохая идея, – покачала головой я.
Сиара вздохнула:
– Ужасная. Но… Эх, ладно, неужели и помечтать нельзя?
Уж что, а мечтать в нашей комнате было можно. Пожалуй, это даже была одна из тех особенностей, объединившая нас троих в этих стенах. Для меня долгое время казалось настоящим воплощением сказки мое умение колдовать, и когда родители запрещали даже произносить слово «магия», я, перед сном искренне восхищаясь, разглядывала маленькую сверкающую искорку между ладонями. Настолько крошечную, что ее свечения никто больше не видел. Только Картер, прокравшись из своей комнаты на носочках, тихо-тихо, чтобы не скрипнула ни одна половица, забирался ко мне на кровать и просил «натворить что-нибудь такое». И смешно разводил руками при этом.
Надо будет завтра отправить братишке письмо. И обязательно написать, что скучаю.
Куртка магистра Шакса была бережно упакована в бумажный сверток, который я трепетно прижимала к груди, шагая на занятия. Вопреки советам Ири наведываться в комнату учителя я не рискнула, хотя честно дошла до самого учительского этажа да ринулась оттуда опрометью, едва заслышав в коридоре чьи-то шаги. А потом шла и ругала себя за нерешительность, ведь ничего противозаконного я не замышляла (опять же вопреки советам Ири), а просто зашла отдать вещь магистру… И какая остальным разница, что там, в свертке? Может быть, меня директор Магнет попросил. А даже если и не попросил, что такого…
