Объяснить, что чувствует, она не смогла бы. Так ждала, день за днём: выплачет брату бессонные ночи, и тоску по маме, и растерянность перед жизнью — обиду на отца, предавшего их, и своё одиночество. Она думала, Иван такой же, как прежде: поможет разобраться. И вот он, наконец, рядом, а разговора не получается. Думала, предложит съехаться, а он и не собирается.
— Я понял, Маша, тебе живётся несладко. — Иван жадно отхлёбывает кофе. — Плохо выглядишь. Бледная, синяки под глазами. Одета как монахиня, старомодно. Оглянись вокруг, посмотри на девушек. Чем помочь тебе? Я сделаю всё, что смогу. Расскажи о своей жизни. У нас есть на завтрак целых полчаса.
— Нечего рассказывать, — сказала тихо Марья. — В институт провалилась, учусь в училище.
— Какая упрямая! Твердишь одно и то же, как попка! Я уже слышал про училище! Как ты жила? С кем из наших встречалась?
— Ни с кем.
Это она, конечно, приврала. Приходит к ней в гости Стас. С цветами. Садится к её письменному столу, смотрит своими красивыми коровьими глазами, как она чистит картошку, шьёт, подметает и молчит: ни о своём энергетическом институте, ни о товарищах, ни о книжках не расскажет, ни о её проблемах не спросит. О чём думает? Зачем приходит? Молчать можно и дома!
Она терпит Стаса из-за Ивана. Ей казалось, Иван из всех ребят в классе выделял именно Стаса: его гнал на понравившийся спектакль или фильм, ему притаскивал понравившуюся книгу, с ним играл на переменах в шахматы. Потому она даже оладьи печёт Стасу! Но к концу вечера выдыхается — не может дождаться, когда он уйдёт. Вот ведь и красивый, и не дурак, а от него в сон клонит. И при нём точно так же она одна, как без него. Стас будто не слышит ни тёти Полин стук в дверь, ни крика: «Милицию позову. Ходют тут всякие без прописки. А ну-ка, прекращай фулюганить!» И не поможет ни в чём. Мебель. Не мебель. Он мешает ей думать, читать, разговаривать самой с собой, ходить полуодетой.
— Стас мне говорил, что как-то заходил к тебе в гости.
Она удивлённо вскинулась: значит, они встречаются?
Иван смотрит на неё мягко, ласково, как всегда в их общей жизни.
— Как-то, — кивнула она, — заходил. — И неожиданно заплакала. — Ваня! Что же это получается? Был человек, и нету. Были мы с тобой вместе, теперь одна. Был отец, и нету. И так теперь всегда — одна? Это и есть жизнь? Я не понимаю. Мне страшно. — Иван взял её руку в свои, стал гладить. У него подёргивалась щека, как прежде, как в минуту сильного напряжения. И губы чуть подрагивали. — Болезнями мы с тобой болели одинаковыми — коклюшем, ветрянкой, краснухой, помнишь? Даже сыпь по одним и тем же местам высыпала. — Через руки Ивана вливалась в неё привычная добрая энергия — с каждым его движением становилось легче, таяла боль, и вместе с болью уходили скопившиеся в ней обиды. — Нам с тобой всегда было хорошо вместе, никто не был нужен. Вместе хотели идти во врачи. Помнишь, как ты жалел Лёсю? — Лёся — их ровесница, жила на одной с ними лестничной клетке. Все пятнадцать лет своей жизни она провела в инвалидной коляске. — Ты говорил, — торопилась выговориться Марья, — вылечу! Ты чувствовал, что у других болело, кому мог — помогал. А сейчас… отец предал маму, а ты о нём — папа, а ты — с ним! В день маминого рождения — не о маме… Ко мне не пришёл ни разу. Как ты-то можешь — без меня?! Я без тебя не могу. Город гудит. Воздух тугой, дышать нечем. Пойти не к кому. Не могу больше. Только в природе всё хорошо. Было бы можно, жила бы в лесу! Как ты можешь — без меня?! — повторила. Попросила: — Давай съедемся!
— Слава богу! — прошептал Иван, когда она, усталая, замолчала. — Я уж решил, не отморожу. Всё, что ты наговорила, — бред. Никто не бросал тебя. Первое время я звонил тебе каждый день, ты сама не хотела разговаривать и встречаться. К встрече с тобой я готов в любое время дня и ночи. Сегодня, например, я твой бессрочно. На лекции не пошёл, бросил все дела.
Иван пересел на кресло рядом с ней, обнял, прижал её голову к себе. Он гладил её волосы так, как гладила мама, сначала «по шерсти», а потом — «против шерсти».
— Насчёт того, что мы с тобой не можем жить друг без друга. Вопрос сложный. Мы стали взрослыми. Мы оба должны построить свои жизни. Ты говоришь — «природа». Природа-то и разлучила нас. Против неё не попрёшь! Именно природа диктует свои законы. Ну, ещё год прожили бы мы под одной крышей, всё равно нужно было бы нам с тобой расстаться, потому что мы с тобой, Маша, — брат и сестра.
— Нет, близнецы, — поправила она.
— Да, близнецы, — покорно согласился он, — но брат и сестра. Как ты представляешь себе взрослую жизнь? Куда бы мы дели твоего мужа и мою жену? Или жили бы все вместе — колхозом?! — Иван помолчал. — Ты говоришь, жить в лесу. Лес отнюдь не так безобиден. Зимой, в пургу, очень легко в лесу замёрзнуть! Да мало ли бед подстерегает человека на лоне природы?! Мало ли людей погибает от стихийных бедствий?! Ты цивилизованное существо и не можешь раствориться в природе.
Что возразишь? Ваня прав. Марья почувствовала окончательность его решения — отныне они живут врозь, и вовсе не важно, отец или сам Иван потребовал их разъезда, они должны научиться жить врозь потому, что они выросли. Быть взрослыми — это значит, несмотря на кровное и духовное родство, идти разными дорогами, надеяться только на себя, это значит — научиться жить одной. Иван оказался старше её, мудрее, похоже, не два года он прожил без неё, а целую жизнь.
— Ты ведь сама отказывалась встречаться со мной, — повторил он, и в его голосе прозвучала обида. — Я мучился, потом решил, ты выросла раньше, поняла, что нам нужно научиться жить врозь, и не посмел тебе мешать. Сегодня я так спешил к тебе! Потому что ты позвала меня.
2
Он привёз Марью на киностудию. Первый просмотр новой ленты всегда проходил здесь, в маленьком, узком зале. Пока ещё фильм под родной крышей, можно по живому вырезать тот или иной эпизод и даже доснять или переснять неудавшуюся сцену, хотя это уже ЧП и неминуем скандал.
Приходили всегда впятером, торжественные, выряженные, как на большой праздник, и садились всегда в шестой ряд.
Сейчас же они с Иваном одни в зале. Обычно тесный, он показался громадным, вызвал ощущение сиротства. Подвёл её Иван к шестому ряду, постоял около их мест, словно раздумывая, как поступить, и увёл в одиннадцатый.
— Я скоро вернусь. Доложусь, что мы пришли, — сказал почему-то шёпотом и заспешил к выходу.
Оставшись в пустом зале, Марья растерялась.
Так было с ней совсем недавно — на вызове. Врачу, пожилой, рыхлой женщине, стало плохо с сердцем у постели больной. Задыхалась от астмы больная, буквально «повисла» на стуле врач с сердечным приступом. Марья потеряла способность соображать. Как снять сердечный приступ у врача, как снять приступ астмы у больной? — лишь переводила взгляд с одной на другую.
Сейчас та же растерянность. Ни слов убедительных не найти, чтобы вернуть Ивана в их прошлое, ни себя успокоить.
Этот зал ещё совсем недавно был свидетелем незыблемости её жизни. Нерасторжимо вместе воспринимали Колечкину «Сказку» — единым зрением, единым чувством.
