— Не помню, — расстроился отец.
— Ничего, — сказала Марья. Ей стало очень грустно. Мама, наверное, помнит. — Как ты живёшь? — храбро спросила, хотя слушать об отцовских жене и ребёнке совсем не хотелось.
Отец ответил не сразу:
— Хочу посоветоваться. Лидия, оказывается, изменяет мне, живёт со всеми моими друзьями.
— Сразу со всеми?
— Не знаю, может, и сразу. Лжёт. Ворует деньги. Дам двадцать пять, продуктов купит на десятку, остальные кладёт на свою книжку. Когда я заикнулся о разводе, сказала, что разорит, пустит по миру, всё, мол, принадлежит ей. А я был щедр! — Отец долго молчал. Сказал жалобно: — Чувствую себя плохо. Болит желудок, печень, сплю плохо. Совсем расклеился. — Марья ждала, что скажет ещё, а он молчит, сидит кулем рядом. Похож на своего героя из «Страды». Тот тоже жалко улыбался. — Если разойдусь с ней, что ты скажешь? — спросил.
— А я при чём? — не поняла Марья. — Я вас не сводила. И разводить не собираюсь. — Но, лишь сказав это, осознала смысл отцовского вопроса. — У тебя есть женщина, с которой ты хочешь соединиться, или ты решил жить со мной?! — Отец не ответил. Кожа у него нездоровая. Глаза нездоровые. — Я никогда не брошу тебя, папа. — Марья обняла его, тщетно пытаясь скрыть свою жалость к нему. — Вылечу. У меня есть Прекрасные врачи. Буду заботиться о тебе. Помогу во всём. Но… — Марья запнулась, сказала мягко: — Хочу, чтобы ты знал о моей жизни то, что может помешать тебе принять решение: у меня есть ребёнок.
— Ребёнок? — удивился отец. — Откуда ребёнок? Разве ты была замужем?
— Нет.
2
В коридоре, заполняя чуть не весь проход, стоял громадный, не менее двух метров, мужчина.
— Маша?! — подошёл он к ней. — Альберт не велел задерживать вас долго. Я за ключом.
— Пойдёмте в ординаторскую, я предупрежу соседку! — Марья быстро пошла вперёд: неудобно в первый же свой рабочий день отлучаться надолго!
— Не угонишься за вами, рыбка моя! — Гигант перегнал её.
— Почему «рыбка»? Почему «ваша»? И как же «не угонишься», когда вы перегнали меня? — Марья набрала свой номер, махнула на кресло, чтобы гигант сел.
Не успел отзвучать первый гудок, тётя Поля ответила:
— Где ты? Сидю в колидоре, жду тебя. Сделала голубцы. У меня сегодня, можно сказать, день рождения.
— Поздравляю, тётя Поля, милая. Подарок за мной. Я, тётя Поля, на работу устроилась. В больницу. Могу вас полечить, поправить вам печень.
— За бесплатно, что ли? — спросила настороженно тётя Поля.
— Ясное дело, за бесплатно. Положу в своё отделение, буду о вас заботиться, кормить с ложечки.
В трубке захлюпало. Последнее время, по поводу и без повода, тётя Поля принималась плакать. Пили ли чай, рассказывала ли она о своей проклятущей, как называла её, жисти, слёзы лились ливнем. «Я через тебя и твоего брата сделалась плакучая, — жаловалась она. — Стала слабая, похожа на дитё».
— Полно, тётя Поля, — начала, по обыкновению, успокаивать её Марья. — По-соседски, по-родственному, ясное дело, как полагается. Вылечим в лучшем виде. Сто лет ещё проживёте, — говорила бодрым голосом. Думала, хлюпанье прекратится, а оно усилилось. Тогда Марья приступила прямо к делу: — Тут один человек остался без пристанища, ну, без крыши над головой. Прошу, откройте мою комнату, напоите его чаем и постелите на моей тахте. Бельё в шкафу на верхней полке. Я ночью дежурю. Приду утром. На цепочку не закрывайте.
— А он будет есть мои голубцы, как ты думаешь?
Хлюпанья словно не бывало, голос — деловой, радостный.
— Думаю, с восторгом. Подозреваю, он сильно голодный. В нём, тётя Поля, два метра роста! Значит, перепоручаю его вам. Спасибо! Что бы я без вас делала? — Снова готовилось великое хлюпанье, но Марья поспешно сказала: — Целую. Что бы я без вас делала? — повторила. Повесила трубку. Протянула ключ.
— Слушайте, а чем я отблагодарю вас? — спросил гигант.
Марья пожала плечами. Лишь сейчас, сидящего, разглядела его. Тёмные крупные глаза, ровный нос.
— Между прочим, мы не познакомились. Я — Вадик.
— Какой же вы Вадик? Вадим! Или даже целый Вадимище! А я Марья. У меня есть близнец Иван. Так назвали нас, чтобы мы всегда были вместе: Иван-да-Марья, — сообщила зачем-то.
— А я единственный сын. Отца нет, погиб на фронте, а матушка имеется, проживает в городе Кишинёве.
— Почему в Кишинёве?
— А почему вы в Москве? В Кишинёве и в Кишинёве. Город, между прочим, очень даже хороший.
— Что же я сижу? — спохватилась Марья. Вскочила.
Но Вадим протянул ей руку.
— Надо же познакомиться, — сказал многозначительно. — Правда?
— Правда. — Марья пожала руку. — И всё-таки мне пора, один мой больной непорядков не любит, тут же накатает докладную в высшие инстанции.
— Высшая инстанция, как я понимаю, — Альберт. Вряд ли накажет вас из-за меня, если он так любезно познакомил нас.
— Этот больной не Альберту напишет, — усмехнулась Марья. — И не главврачу, а самому министру здравоохранения. Ясно?
— Ясно. — Вадим встал, и Марья снова задрала голову, чтобы видеть его лицо.
— Вот вам адрес. Будете уходить на работу, ключ под телефон. Для порядка.
Клепиков встретил её словами:
— А если я сейчас с голоду умру?
— Вам прописан вечером гранатовый сок, утром морковный и из петрушки. — Марья открыла холодильник.
— Мне пришлось дать ему гранат, — сказала Елена Петровна и, сочувственно улыбнувшись Марье, отправилась восвояси.
Уж если Елена Петровна не устояла?! — растерянно смотрела ей вслед Марья.
— Я хочу икру и пирожное!
— Вашу болезнь можно вылечить только в том случае, если вы очиститесь, выбросите из себя все яды. Вы же хотите свой серьёзно больной организм замусорить ещё больше, — в который раз принялась объяснять Марья. — Сердце у вас слабое, не справится сейчас с трудной работой переваривания пищи.
Её дружелюбие не только не было оценено, наоборот, воспринято враждебно:
— Теперь я понимаю, чем ваш хвалёный врач такой особенный: морит людей голодом, а деньги, предназначенные на еду больным, берёт себе. Ловко! Это же надо сморозить такую глупость: еду называть ядами! Все века люди бились над тем, чтобы еды было достаточно, а ваш новатор отменяет! Да я напишу на него докладную, и он получит по заслугам! И на вас напишу. Почему Киса кормила меня? Что, вам даются разные назначения? Вы обязаны исполнять мои желания.
— Те, которые не противоречат лечению, — резко сказала Марья. — Если вам станет хуже, отвечать буду я.
— Вот и отвечайте. Это меня не касается. — И Клепиков заплакал, всхлипывая, как обиженный ребёнок. — Где моя жена? Где моя секретарша? — Лицо его некрасиво морщилось. — Я голоден. Я хочу икры и пирожных!
