«Клин клином вышибаю», – шутил Алексей.
Заросло как на собаке. Он снова колесил по фронтам.
В сорок третьем году появилось слово «Смерш», наводящее ужас на всех без разбора. Алексей попал в эту структуру и дорос до начальника опергруппы. Командование ценило этого толкового парня. У него, разумеется, случались неудачи, но по большому счету он не запорол ни одного дела.
В осажденном Ленинграде при бомбежке погибли жена и двухлетний сын. Они не успели выехать. Умерла от голода старенькая мама, практически все родственники и друзья семьи.
От каждого такого вот страшного известия он лишь ожесточался, черствел, работал как каторжный. При этом практически перестал думать о собственной безопасности. Боялся лишь за фотографию жены Иришки, чтобы не потерял, не украли. Этот снимок всегда был с ним, он мог смотреть на него часами.
Жена и сейчас была рядом. Она подперла кулачком подбородок, смотрела на него ласково, но подгоняла в работе так, словно плетью хлестала.
«Для чего я погибла? Неужели не отомстишь?»
Фото стояло на краю стола. Он периодически на него косился. Подчиненные привыкли к этому и давно не задавали идиотских вопросов.
Фронт ушел на запад, но проблемы в тылу остались и нарастали снежным комом. Многих бандеровцев уничтожили поляки, советские армейские части, подразделения НКВД. Некоторые везунчики ушли за границу вместе с немцами.
В Туровском районе на текущий момент действовала лишь одна группа украинских националистов. Это была банда некоего Нестора Бабулы, немногочисленная, но хорошо организованная и идеально законспирированная.
Об этом парне имелась кое-какая информация. Не являлась секретом его биография, которую Кравец уже знал наизусть.
Националистическое подполье притихло, уцелевшие активисты ушли на дно. Но боевое крыло ОУН – Украинская повстанческая армия – продолжало действовать. Она исподтишка наносила очень болезненные удары.
Возможно, других банд в округе действительно не осталось. В таком случае Бабула был просто виртуозом своего дела. Ему приписывались нападения на небольшие группы красноармейцев, уничтожение и разграбление штабов, обозов. Он не боялся набрасываться на войсковые колонны, вооруженные до зубов. Его люди обстреливали бойцов Красной армии, уничтожали технику, наносили урон живой силе и пропадали в лесу.
Войска НКВД по охране тыла действующей армии сбились с ног. Бабула был неуловим. Впрочем, целенаправленно его и не искали. Работали по факту – преследование после очередной акции, заход в тупик, фиаско.
Только за последнюю неделю за этой бандой числились нападение на отставшую часть артиллерийской колонны и санитарный поезд, везущий с фронта раненых, убийство командира стрелковой дивизии генерал-майора Неделина Олега Яковлевича. Каждая акция как ножом по горлу. Бандеровцы убивали без разбора.
Беззащитных раненых в санитарном поезде они истребили всех до одного. Перебили охрану, медицинский персонал, пожилых санитарок. Пути бандиты взорвали, вагоны сошли с рельсов. Ремонтная бригада долбилась там полтора дня и дважды попадала под обстрел. Подонки увели в лес нескольких женщин, но, похоже, передумали тащить их на базу – надругались прямо в лесу, потом прикончили и выбросили истерзанные тела на дорогу у села Рытвичи.
На генерал-майора Неделина бандиты нарвались, видимо, случайно. Тот ехал почти без охраны, проверял отдаленные позиции. Погибли два мотоциклиста, сам генерал, начальник разведки дивизии майор Муромцев. Только шоферу удалось сбежать и даже подстрелить одного бандита.
Случай с Неделиным окончательно взбесил командование корпуса. Еще свежа была трагическая история, приключившаяся с командующим Первым Украинским фронтом генералом армии Ватутиным. 29 января он инспектировал войска на юге Ровенской области, тоже ехал с минимальным сопровождением и попал в засаду, устроенную боевиками УПА. Тяжелое ранение в ногу, газовая гангрена, отказ подвергнуться ампутации, смерть.
То дело было темное, вызывало ряд вопросов, но важен сам факт.
Теперь тоже полетели головы. Пошли под трибунал все персонажи, ответственные за безопасность командования дивизии.
А толку? Трибуналы и показательные расстрелы не эффективны. Люди работают так, как могут, как их учили. Страх им не помогает. Взять того же коменданта Анисимова.
Не своих надо репрессировать – бандитов находить и уничтожать! Хотя встречаются индивидуумы, которые считают иначе.
«Бей своих, чтобы чужие боялись! – заявил как-то один майор-особист, обладатель подленькой душонки и убогих умственных дарований. – Чего их жалеть, на Руси народа завались. Бабы новых нарожают».
Кравец не сдержался и хватил его кулаком по лбу. Только боевые заслуги да заступничество старших товарищей помогли ему избежать очень серьезных неприятностей.
Он вызывал своих подчиненных одного за другим, ставил им задачи. Изучить все материалы, обобщить имеющуюся информацию, пообщаться с мирным населением и постараться при этом самим остаться в живых. Никакого насилия, угроз. Только подчеркнутая доброжелательность.
Смерш никого не сажает и не выносит приговоры. Нет у него таких полномочий! Только следствие, поиск, выявление. Приветствуются фантазия, творческий подход к делу.
Повсюду враги, никто не спорит. Все же надо найти зацепку, которая позволит обезвредить банду. Наладить контакты с пострадавшими, собрать информацию о старых грешках Бабулы.
Своим бойцам он доверял, знал, что не подведут, рано или поздно докопаются до сути. Однако хотелось бы поскорее. Ведь его собственная голова тоже чего-то стоила. Невыполнение приказа – необходимое и обязательное условие для ее потери.
Ближе к вечеру капитан в сопровождении Максима Волкова спустился в подвал комендатуры. Здесь еще немцы оборудовали тюрьму, наварили решетки, разделили пространство на клетушки. Алексею даже думать не хотелось о том, сколько невинных душ тут замучено.
Тюремные камеры не пустовали и сейчас.
– Предатели сидят, – немного смущенно объяснил комендант. – Фашистские прихвостни всех мастей.
Тут содержались и украинцы, и поляки из Армии Крайовой, пойманные в лесу и пытавшиеся убедить бойцов по охране тыла в том, что они их лучшие друзья. Сидели советские солдаты, обвиненные в трусости и мародерстве, украинские и польские полицаи.
Сержант Фоменко торчал в этом богоугодном заведении четвертый день. Он осунулся, похудел, оброс щетиной. Когда загремели засовы, и в камеру вошли оперативники, он поднялся с худого лежака, прятал глаза, мял руки. Арестант выглядел жалко, сутулился, гимнастерка без ремня висела мешком.
– Сержант Фоменко Анатолий Егорович? – осведомился Алексей, знаком отпуская охранника.
Заключенный закивал:
– Так точно, товарищ капитан, это я.
Протокола допроса не требовалось. Не в бумажках дело.
