Доктор надел камзол на голое тело и вышел из спальни, напевая на мотив гэльской песенки:
– Несколько фраз, с глазу на глаз.
– Ситти, закрой дверь.
Невидимая мулатка мгновенно подчинилась. Двери закрылись.
Ливингстон повернулся к супруге капитана. Она уже отчасти овладела собой.
– Так, значит, он прибыл.
– Я пришел сообщить именно это.
– С алмазом?
– Да.
– Вы видели камень?
– Он мне его, конечно, не показал, но я чувствую, что он у него.
– С каких это пор вы стали полагаться на чувства?
– В жизни всякого человека рано или поздно наступает такой момент.
Камилла усмехнулась:
– Я жила подобным образом всегда.
– Поэтому я всегда перед тобой преклонялся.
– Оставим эти ядовитые любезности для более удобного случая. Ты сказал, что он на твоей ферме?
– Да.
– Ты скрываешь его от ареста?
– Можно сказать и так.
– Я должна туда поехать?
– Без этого не обойтись. Он должен испытать алмаз на тебе. Ты выздоровеешь, он отдаст камень мне, я отдам его губернатору, он отвезет его премьер-министру.
– Премьер-министру? Дело зашло так высоко?
Ливингстон понял, что проговорился. Впрочем, слегка. Камилла знала, что камень добывается для Лондона. Остальное она могла бы додумать и сама. Не надо было ей рассказывать про камень, пусть бы думала, что Кидд охотится только за каким-то сундуком с монетами. С другой стороны, Кидд сам бы не удержался и все рассказал любимой жене.
Ливингстон уже два года мучился сомнениями на тему, что и кому следовало в этой истории знать, чтобы она завершилась как можно успешнее.
И ни к какому выводу не пришел.
– Не имеет значения.
Камилла усмехнулась:
– Пусть так. А когда я получу свои деньги?
– Как только губернатор вернется из Лондона.
Лицо женщины снова посерело.
– Речь не шла ни о каком Лондоне. Кидд должен был привезти клад. Вам алмаз, мне деньги.
Ливингстон вдруг почувствовал страшную усталость. Как выбраться из паутины этой путаницы? Столько всего было наговорено, столько времени прошло с той поры, когда это говорилось! Человек, который выдумывает, должен точно знать, как оно было на самом деле.
– Я не буду участвовать в вашем балагане, пока не получу то, что мне причитается.
Ливингстон усмехнулся:
– А сколько тебе причитается?
Миссис Джонсон задумалась.
Клад – это нечто большое и неопределенное. Сказать тут что-нибудь конкретное – это значит прогадать.
– Мне причитается то, что мне причитается.
Торговец удовлетворенно кивнул:
– Согласен.
Лорд Белломонт также принял Ливингстона в постели. Его спальня была намного мрачнее спальни миссис Джонсон. Стены обиты коричневой тканью с тусклым золотым рисунком, на окнах – темные портьеры, мебель – смесь старого красного дерева с потускневшей бронзой.
Губернатор страдал от простуды, лоб в испарине, голос севший, глаза немного воспалены.
Было и еще одно сходство между его спальней и будуаром Камиллы.
Здесь тоже наличествовал врач.
Различие было в том, что он занимался своим прямым делом. Лечил. Ливингстон застал тот момент, когда лекарь выходил из губернаторских покоев с медным тазом, забрызганным горячей кровью лорда Белломонта.
Кровопускание было если не единственным, то самым популярным методом лечения у врачей того времени. Самое смешное, что в большинстве случаев оно действительно приносило облегчение. Особенно людям пожилым.
– А, – сказал губернатор, увидев гостя. Было непонятно, приветствует он Ливинстона или в чем-то уличает.
– Рад вас видеть… – У торговца чуть было не сорвалось с губ «в добром здравии», и он быстро закруглил: – милорд.
Его превосходительство сдвинул шелковый колпак и вытер испарину со лба.
– Отчего же вы один?
– Я не один.
Лорд Белломонт тихонько покашлял, это означало, что он смеется.
– Говорят, что при сильном жаре у человека может двоиться в глазах. У меня же все уполовинивается. Ливингстон понял, что разговор будет неприятным.
– С вашими глазами все в порядке, милорд.
– Тогда что-то не в порядке с вашими словами.
– Кидд в Нью-Йорке, вернее, он на Лонг-Айленде. На моей ферме.
– Где же камень?
– Камень у него.
Губернатор закрыл глаза и на некоторое время погрузился в приятное блаженство.
– Как он выглядит?
– Немного постарел, но все такой же рыжий.
Его превосходительство дернулся. С его головы скатился колпак, обнажая бледную лысину.
– Вы кого имеете в виду?
– Простите, милорд. Самого камня я не видел.
Глаза Белломонта начали медленно вылезать из орбит.
– То есть?
– Он мне отказывается его показывать. Он требует, чтобы ему сначала дали излечить жену. Такой был договор.
– Договор с идиотом, – прорычал губернатор.
Ливингстон промолчал.
– Скажите мне, как он объясняет то, что индийским властям стало известно, у кого находится алмаз, и с каким документом в кармане он плавает по морям?
– Он был поражен этим известием, милорд. Он теряется в догадках.
Его превосходительство не без борьбы с косной материей водрузил колпак на голову.
– Впрочем, от этого типа можно было ожидать всего.
– Вот именно.
Больной побелел от злости.
– Что значит это ваше «вот именно»? Не хотите ли вы сказать, что выбор Кидда на эту роль – моя ошибка?!
– Ни в коем случае, милорд. Мы никого не должны обвинять. Самый обыкновенный случай виной тому, что камень оказался в руках у такого нескладного человека, как капитан Кидд. Так и надо отвечать всем тем, кто захочет выдвигать претензии по этому поводу.
– Это я знаю и без вас! Все дело в том, захотят ли на Даунинг-стрит понять эти аргументы.
– Эти аргументы отражают порядок вещей, джентльмены с Даунинг-стрит должны будут это понять.
Губернатор опять закрыл глаза.
Бесшумно вошел слуга в голубой ливрее и белом парике. Он взял из рук его превосходительства мокрое полотенце и положил сухое. Потушил две свечи, начавшие потрескивать, и заменил их новыми. И, так и не издав ни одного звука, вышел.
