Произвело на меня впечатление еще одно письмо. Оно было написано грамотным почерком. Писали мать и отец, потерявшие сына. «Мы слышали ваше письмо по радио, но, когда услыхали ваше имя Григорий, так разволновались, что не разобрали вашей фамилии. Может быть, вы и есть наш сын Гриша Семенов? Умоляем, ответьте нам… «Я представил себе этих пожилых людей и степень их отчаяния, и мне их стало жалко.
Близко к полудню в балке появился Павлуша Кирмас верхом на лошади. Он искал нас в другой балке, которая шла параллельно нашей. Там, в той балке, он видел Василия Ивановича Невструева, командира нашей роты. Он был на белом коне, и с ним еще три человека наших. «Надо собрать всех наших ребят. На прорыв пойдем все вместе, – сказал Невструев. – Будем собираться в этой балке». Чтобы перейти в его балку, надо было выскочить из нашей и около километра пробежать по открытому полю. «Дождемся темноты и тогда прейдем туда. Сейчас опасно, охотятся снайперы». Так и решили.
Павлуша Кирмас не унывал никогда и ни при каких обстоятельствах. Он достал противоипритный пакет и стал его вскрывать.
– Зачем?
– Здесь спирт. Выпьем перед боем.
– Лучше потом.
– Потом нельзя. Плохо будем соображать. А сейчас самое время.
Нам на случай химической войны выдавали противогазы и противоипритные пакеты, состоявшие из двух ампул по двадцать пять граммов спирта, но, чтобы у солдат не было соблазна выпить спирт до химической атаки, в спирт добавляли гашеную известь.
Изобретатели этого метода были уверены, что остроумно и просто решили проблему. Но солдаты решили эту проблему еще проще. Они вскрывали ампулы и прогоняли спирт через противогаз. Спирт очищался от извести и становился пригодным для употребления. Способ был неоднократно проверен практикой и давал желаемый результат.
Мы так и поступили.
Появились ребята, ходившие по воду, принесли один котелок и две каски мутной воды.
– Принесли бы больше, но стреляют, гады. Не дают подойти к воде. Но мы тоже не давали им подойти.
– Какая там вода – лужа!
– Какая ни есть, а вода.
Напоили раненых, в одной каске несколько глотков оставили и для нас. Спирт был вылит в эту воду.
– Братцы, – сказал Павлуша, подняв котелок, как заздравный бокал. – Если кто из нас останется жив, путь разыщет наших родителей и расскажет им о нас, что знает. А если будет возможность, то и поможет им в трудную минуту.
Мы записали адреса, обнялись и назвали друг друга братьями.
Я получил каску с водой последний. В ней был толстый осадок из земли и сверху небольшой слой воды. Едва я поднес каску к губам, в нашей балке один за другим стали рваться снаряды. Они рвали людей в клочья.
Балка было полна людей, и артиллерийский налет превратил ее в кровавое месиво. Воздух наполнился дымом и гарью. Сквозь разрывы слышались крики раненых.
– Ой, мамочка, руку… руку оторвало!
– Помогите!
– Братцы, помогите, погибаю!
Володя Остапенко стоял на коленях и окровавленными руками собирал перепачканные землей и мусором собственные кишки, пытаясь возвратить их в живот, распоротый осколком.
Очередной разрыв снаряда прикончил его мучения. Меня отбросило к стенке оврага. Я почувствовал, что кто-то подхватил меня под мышки и вынес из оврага. Помню смутно, как мы бежали вниз через пологое поле в соседний овраг. Жора и Павел почти волочили меня, но не бросали. Снаряды между тем продолжали рваться за нашей спиной.
Вот, наконец, и новый овраг! Мы съехали в него на спинах по крутому откосу и, очутившись на дне, долго лежали так, пытаясь отдышаться. Нас было человек пятнадцать.
– Ты ранен? – спросил меня Павлуша.
– Не знаю… Кажется, нет, – ответил я и ладонью провел по своему лицу. На ладони осталась кровь.
Павлуша осторожно провел по моему лицу рукой.
– Кровь из уха, малость контузило. Ничего, отойдешь. Полежи еще немного, а мы пойдем искать Невструева.
Они ушли, а я остался лежать на земле один. Мне стало страшно: а вдруг я их потеряю? Я поднялся на ноги и пошел за ними. Скоро я нашел их. Они стояли и смотрели на белую лошадь. Передние ноги лошади на уровне щиколоток были перебиты осколком и висели на коже. Она же, стоя на костях, щипала траву. Это было жутко. Мы с ужасом смотрели на нее. Возле валялось несколько трупов. Невструева среди них не было.
Мы перебежали в еще один овраг, надеясь найти там Невструева. На горизонте появилась цепь противника. По оврагу к нам приближалась толпа бегущих солдат.
– Плохи дела. Это паника, – сказал Кондрашов.
– Помогите остановить их, – сказал появившийся невесть откуда капитан.
Мы стали впереди него и, держа наготове оружие, заставили толпу остановиться.
– Куда бежите?
– Там немцы!
– Немцы кругом! Нужно воевать, а не бегать!
– А кто командовать будет?
– Я.
Солдаты с недоверием смотрели на капитана. Опасались провокации.
– Кто знает этого капитана?
Никто не знал. Цепь немцев приближалась. Капитан, торопясь, достал из нагрудного кармана гимнастерки свою офицерскую книжку. Подал окружившей его толпе.
– Коммунист?
– Да! – Он подал свой партийный билет.
– Командуй!
Сегодня слово «коммунист» воспринимается неоднозначно. Старшее поколение в своем большинстве явно или тайно уважает коммунистов, молодежь, тоже в своем большинстве, считает коммунистов виновниками всех своих бед. Но тогда коммунисты пользовались уважением. Коммунист не мог быть предателем. Пленных коммунистов немцы расстреливали. Я вступил в партию на фронте, когда единственной моей привилегией было первым подниматься в атаку. Я горжусь этой привилегией.
Времени терять было нельзя, и капитан это понимал.
– Ты, ты, ты, ты… Будете за главных. Берите себе солдат и располагайтесь по этой линии. Без моего приказа не стрелять! Беречь патроны!
– Вы, – обратился он к нам, – за мной.
Он отбежал метров на 50 выше по скосу. Приказал окапываться для стрельбы лежа. И сам начал окапываться.
Отсюда было видено, как бойцы готовились к обороне. За ними край балки, а дальше ровное, покрытое полынью поле и фигурки идущих в наступление немцев. Они горланили песню. До нас доносились их нестройные голоса. Они были пьяны. От этого в душе закипала злоба.
Откуда-то с тыла прибежал раненый, плюхнулся на землю около нас.
– Все!.. Конец!.. Там всех перебили.
– Не скули! – приказал капитан.
Мы знали: раненые обычно склонны к панике. Над нами очень низко пролетел «мессершмитт» Не стрелял, не бросил бомбу. Видимо, оценивал обстановку.
