На востоке край неба начал светлеть. Мы натолкнулись на оставленные повозки. Повозки были наши, но людей вокруг не было. Мы стали шарить по повозкам, ища патроны или съестное. Патронов мы не нашли, а из съестного – только четверть вещевого мешка пшена. Это была счастливая находка! Сухари были съедены, а пшено могло нас выручить в трудную минуту.
– Товарищ командир! – взволнованно обратился ко мне незнакомый боец. – ЧП! Балаян потерял винтовку!
В нашей армии потеря оружия действительно была чрезвычайным происшествием, а в нашем положении вызывала подозрение в желании сдаться в плен. «Этого нам еще не хватало! – подумал я. – Сбежит и заложит нас всех». С самыми недобрыми намерениями я направился к незнакомому мне Балаяну. Он оказался крепким на вид парнем с невинным детским лицом. Окружавшие его бойцы добивались ответа, где он оставил винтовку. Балаян молчал.
– Что вы пристали к человеку?! Не в себе он. Он такое видал, что не то что винтовку – голову потеряешь! – заступился за него Ашдер Мамедов.
– А ты откуда знаешь, что он видал?
– Я тоже был там.
– А винтовку, однако, не бросил.
– Да он же дитя еще! Посмотрите – он же не в себе! – не унимался Мамедов.
Не знаю почему, но я поверил Мамедову. Отсутствующий взгляд Балаяна и детское выражение его лица вызывали доверие.
– Отстаньте от него. Отойдет, – сказал я и повесил ему на плечо мешок с пшеном.
– Будешь нести. Это наш неприкосновенный запас!
Затем отправились дальше и скоро набрели на своих.
Они сидели в глубокой щели, вырытой на случай бомбардировки, и с удивлением смотрели на нас.
– Кто такие? – спросил меня офицер, очевидно, старший в этой группе.
Я назвался и в свою очередь спросил:
– Что вы здесь сидите?
– Ждем подхода своих.
– Каких своих? – удивился я. – Мы в окружении! Вокруг немцы!
– Как в окружении? – в свою очередь удивился он – Я вам не верю. Вы провокатор.
– Вы в окружении. Вокруг немцы! – повторил я настойчиво.
Офицер растерялся.
– Что же нам делать?
– Выбираться отсюда как можно скорее, – ответил я и добавил. – Такой массой народа вы не выберетесь. Надо разбиться на мелкие группы.
– Кто вы по званию?
– Младший лейтенант.
– А я майор! – рассердился он. – И не тебе, сопляку, меня учить!
– Вы майор медицинской службы.
– Не медицинской…
– Неважно… Вы спросили, что вам делать, – я ответил, – сдерживая обиду, сказал я.
Жора Кондрашов взял меня за рукав. – Пойдем. – И, уходя, добавил так, чтобы слышал майор. – Индюк! Погубит себя и людей.
Близился рассвет. Звезды гасли, и только на юго-востоке, близко от горизонта, сияла яркая звезда. Я почему-то подумал: «Это моя звезда! Надо довериться ей и она выведет нас к своим».
Когда не знаешь обстановки, когда твоя жизнь зависит от случая, лучше всего довериться интуиции или даже суеверию. Это лучше, чем «трезвая» неуверенность. И вовсе неважно, правильно ли твое решение. Возможно, неправильно, но ты действуешь и сам думаешь, что так надо, и солдаты думают, что ты что-то знаешь. Я повел свою группу на эту звезду. Потом, уже много позже, я узнал, что это была Венера.
Она весело сияла на юго-востоке. И я подумал: «Не случайно. Немцы будут делать заслоны на востоке, а мы пойдем на юго-восток. Меньше шансов напороться на противника».
Мы шли через пшеничное поле. Хлеба стояли высокие. Мы рвали колосья, растирали их между ладонями, освобождая зерна от плевел, и ели, запивая водой из алюминиевых фляг. Но за последнее время вода из фляг была выпита, пополнить расход было невозможно. Шли по ночам. Перед самым рассветом мы ложились на землю и, скрывшись за высокими колосьями, отдыхали.
Так было несколько суток.
На этот раз я проснулся еще перед рассветом. Было холодно, но я был весь в поту. Многие солдаты уже не спали. Я открутил крышечку фляги, поднес ее ко рту. Она оказалась пустой. Меня знобило. Недалеко от себя я услыхал всхлипыванье. Плакал солдат Гуров.
– Подлецы, подлецы!.. – повторил он несколько раз, захлебываясь слезами, и вдруг закричал во весь голос. – Все! Все мы подлецы! Оставили тяжело раненых. Немцы их постреляют!
Этот вопрос мучил нас всех. Он тяжелым камнем лежал на душе, часто вызывая нестерпимую боль.
– Чем же мы могли им помочь?
– Умереть вместе с ними! – закричал он еще громче.
– Не ори! Немцы вокруг!
– И пусть! Я не хочу жить!.. – он царапал землю руками и рыдал. – Зачем я пошел за тобой? Я такой же подлец, как вы все!..
Это была истерика. Такие истерики бывали, иной раз, и в госпиталях. Врачи прекращали их успокаивающими уколами или при помощи элементарной пощечины. Я влепил ему пощечину. Влепил от всего сердца. Уж очень он распустился и обидел нас всех. Я весь дрожал от обиды.
– Убирайся от нас ко всем чертям и честно умирай! А мы еще должны воевать. Чего лежишь? Иди! – гнал его я.
Гуров замолк. Наступила долгая пауза. Потом Кондрашов сказал:
– Мы, Гуров, не от войны убежали. Придем к своим, снова станем в строй. И будем бить немцев. А ты рассопливился, как базарная баба. Если бы можно было хоть как-то им помочь, каждый из нас жизни не пожалел бы.
– Товарищ командир, за нами идут! – прервал Кондрашова Гусейнов.
Я посмотрел назад и увидел, как в хлеб спустились несколько человек.
– Это немцы, с которыми была ночная стычка из-за воды, – сказал Клюпко.
– Но почему они не трогают нас? – возразили ему.
– Их мало. Ждут подмоги.
– Какие там немцы! – вмешался в разговор Павел Кирмас. – Это майор со своими гавриками!
Энвер Гусейнов досадливо цокнул языком.
– Хитрые… Они используют нас как передовое охранение.
– Ну и глупо, – продолжал Павел – Они и себя, и нас погубят.
Оставив за себя Павлушу, я вместе с Жорой отправился на переговоры.
Знакомый майор поднялся нам навстречу.
– Вы плететесь вслед за нами. В данной ситуации это по меньшей мере неграмотно… – начал я.
Но майор перебил меня:
– Кто вы такой, чтобы меня учить?
– Вас слишком много, чтобы остаться незамеченными. Но слишком мало, чтобы оказать немцам сопротивление, – пытался объяснить я.
– Отвечайте, кто вы такой? – настаивал майор.
– Я младший лейтенант воздушно-десантных войск. Мы проходили специальную подготовку, как следует выходить из вражеского тыла. Советую вам разбиться на мелкие группы и…
