Кто-то схватил Балаяна за руки и хотел втащить его в воду. Балаян отбивался. Никакими силами не удалось заставить его идти в воду. Нельзя было терять ни минуты. Кто-то сказал:
– Жди здесь, в тростнике. Ночью пришлем за тобой лодку.
Пустые алюминиевые фляги держали меня на воде, как плавательные пузыри. Я слышал, что рядом плывут ребята. Между тем небо быстро светлело, и я уже видел плывущих. Когда мы были на середине реки, с высокого берега Пятиизбянки заработал пулемет. Вокруг нас стали вспыхивать фонтанчики пуль. Кто-то вскрикнул от боли. Потом еще и еще… Люди тонули. Количество плывущих уменьшалось. Я из последних сил стал загребать руками, но сил было мало.
– Жив? – спросил меня Кирмас.
– Жив… – ответил я, задыхаясь.
– Не старайся бороться с течением, – услыхал я Кирмаса и перестал работать руками.
Меня относило течением на юг.
Вдруг Кирмас выругался и замолк. Я с тревогой прислушивался: плывет или нет?
– Павлушка! Павел! – позвал я. В ответ тишина.
Во мне все оборвалось. Силы оставили меня. Вероятно, я пошел бы на дно, но фляги держали меня на воде, а течение куда-то несло. Пулеметные очереди прекратились так же внезапно, как начались. Я уже смутно различал пологий левый берег и сорванный мостик, от которого осталось только несколько свай. Сделав усилие, я доплыл до ближайшей сваи и обхватил ее. До берега оставалось несколько метров, но сил преодолеть эти несколько метров уже не было. Так я держался за сваю довольно долго и только потом с трудом добрался до берега. Меня обдало холодным ветром. Мне стало жутко – на пустом берегу я был один. Дрожа от холода, на всякий случай я проквакал лягушкой. Это был условный знак (мы умели это делать довольно искусно). И, к своему удивлению, услышал далекий ответ. Повторил кваканье – снова ответ. Я с надеждой стал вглядываться в туман, надеясь увидеть доплывшего человека. Скоро человек появился. Он сильно хромал. Я побежал навстречу ему, но, сделав несколько шагов, обессилив, упал на холодный песок. Между тем человек, хромая, подходил все ближе и ближе. Я смотрел и не мог поверить своим глазам: Это был Павел Кирмас!
– Павлушка! А я считал, что ты утонул! – прошептал я, когда он подошел ко мне.
– Опустился на дно, чтобы снять сапоги и оружие. Иначе не выплыл бы. Пуля задела ногу.
– Опасно?
– Не знаю.
– Павлушка! Как я рад, что ты жив!
– Нам надо раздеться, иначе простудимся.
Мы разделись догола и помогли друг другу выкрутить одежду.
– Что теперь будем делать? – спросил я.
– Спрячемся вон в тех кустиках и будем наблюдать, кто здесь: наши или немцы. А дальше будем действовать по обстановке… У меня граната…
– А у меня в пистолете два патрона.
– Нет у тебя двух патронов. Мы с Жоркой, когда ты спал, вытащили твою обойму.
– Зачем?
– На всякий случай. Боялись за тебя.
Мне стало стыдно.
– Ну, вот еще… Я вовсе не собирался… – начал я оправдываться.
– Ладно. Не ври! – перебил меня Павел.
Держа в руках мокрую одежду, мы, совершенно голые, направились к кустам. Подошли, а там окоп, а в окопе наш солдат.
Мы были так измучены, что на радость не хватило сил.
– Кто такие?
– Десантники из окружения.
– Это по вам стреляли?
– Да.
На нас набросили шинели (мы дрожали от холода) и по ходу сообщения повели к начальству. На голое тело под шинелями набросились комары. Казалось, их были сотни, и жалили они нас, как осы. Но это уже было неважно: комары были свои. Павлуше обработали и перевязали рану. Кто-то принес тушенку и хлеб.
Увидев это, военврач закричал:
– Уберите это сейчас же! Принесите им по дольке арбуза!
Я помню, как запустил в арбузную дольку зубы, и потерял сознание…
Часть, в которую мы попали, была укрепленным районом. По всему участку обороны были расставлены фуги – снаряды, начиненные взрывчаткой и зажигательной смесью. При появлении танков или пехоты противника, фуги взрывались, разбрызгивая вокруг зажигательную смесь. Пройти через этот участок было невозможно.
Здесь уже знали о нас, дали нам несколько дней, чтобы мы пришли в норму, а затем велели явиться на сборный пункт дивизии в Прудбой. Начальство укрепленного района не торопило нас, но нам скорее хотелось явиться в Прудбой, чтобы узнать, кому из наших удалось переплыть Дон. Распростившись с нашими хозяевами, мы с Кирмасом вышли на дорогу. Мы рассчитывали на то, что одна из машин нас подвезет к Прудбою. Но машины на большой скорости проезжали мимо, не обращая внимания на наши поднятые руки и на то, что нога у Павла была перевязана бинтами, а сам он опирался на палку. Это было обидно. Потом какой-то водитель согласился нас подвезти. От него слегка попахивало водкой, и мы решили, что этим объясняется его доброта. Мы влезли в кузов грузовика, уселись на какие-то ящики и покатили с ветерком.
С машиной происходило что-то странное. Сначала она ехала по дороге, едва успевая уворачиваться от столкновения с встречными машинами. Потом свернула с дороги в поле и поехала по кочкам. Ящики под нами подпрыгивали. Машина едва не переворачивалась. Мы поняли, что водитель пьян и что чем дальше мы едем, тем больше его развозит.
– Прогулка с ветерком! – посмеивался Павел. – Знаешь, на каких ящиках мы сидим?
– Какая разница. Лишь бы машина не перевернулась, – ответил я.
– Мы сидим на взрывателях от снарядов!
Только теперь я обратил внимание на надписи на ящиках. Да, это были взрыватели. И, хотя я знал, что взрыватели защищены от случайного взрыва, но они не рассчитаны на столь опасную транспортировку, подумал я. Теперь стало понятно, почему проезжающие мимо нас машины не останавливались: они везли опасный груз. Каждый раз, когда машина подскакивала на кочке и ящики под нами подпрыгивали, мы взлетали в воздух и почему-то смеялись. На фронте и оценки и юмор другой, чем в мирных условиях. Кончилось тем, что машина въехал в копну сена и заглохла. Мы слезли на землю и заглянули в кабину. Водитель спал, положив голову на руль. Мы вытащили его из кабины, отнесли на почтительное расстояние от машины и оставили там.
До Прудбоя оставалось несколько километров. Решили добираться своим ходом. Шли молча по обочине дороги. Вдруг Павлуша ни с того ни с сего сказал:
– А Кондрашов жив!
– Хорошо бы, – сказал я, – но с чего ты взял это?
– А он жив! Поспорим?
– Об этом я не хочу спорить. Не люблю мистику.
– А Жора все-таки жив! – настаивал Павел – Посмотри на землю. Видишь?
Я посмотрел на землю, но ничего не увидел, кроме многочисленных следов солдатских сапог на песке.
