– Рана небольшая. Осколок царапнул мягкие ткани, – успокоил я девушку. – У тебя есть индивидуальный пакет?
Свой пакет я израсходовал.
– Не знаю…
Пакет был у нее в нагрудном кармане. Я быстро вскрыл его и перевязал рану.
В стороне от нас проходила дорога. На ней показались два грузовика. На большой скорости они мчались мимо нас. Я побежал наперерез грузовикам, выхватил пистолет, кричу: «Стой!» Машины затормозили и остановились.
– Что размахиваешь пистолетом?
– У меня тридцать связисток из штаба армии. Я должен доставить их в Сталинград.
– Сбросим с машины все барахло, спасем твоих девушек. Только давай скорее. Через полчаса немцы будут здесь!
Я подумал: «Как их собрать?» Повернулся – а они все здесь.
– Скорей, девчата. Немцы на хвосте!
Вмиг разгрузили машины, влезли в кузова, и вот мы уже катим по дороге на Сталинград. Я стою в кузове передней машины над кабиной. Смотрю вперед. Дорога идет по крутому склону, скатывающемуся к Царице. Дорога хорошая, наши машины идут по ней быстро. Степь абсолютно пустая. Война еще не изуродовала ее ни воронками, ни следами от танковых гусениц. Я знаю (видел по карте), что Царица впадает в Волгу в Сталинграде. Поэтому город раньше и называли Царицын. Жара. Но машины идут быстро, и теплый ветер приятно ласкает лицо. Раненая девушка сидит в кабине. Ей сделали перевязку, и она успокоилась.
Что-то появилось на горизонте: кусты не кусты… Да это же танки! Наши? Нет, не наши – немецкие. Странно, что они уже там. Стучу по крыше кабины. Машины останавливаются. Водитель вылезает из кабины и первым делом осматривает скаты. Скаты в порядке.
– Что случилось? – спрашивает он.
– Впереди, посмотри, немецкие танки.
– Где? Это? Да это же кусты! – смеясь, уверяет пожилой водитель. – Я их давно заметил.
Водитель второй машины, молоденький белобрысый с белыми бровями паренек, похлопал своими белыми ресницами.
– Какие кусты? Факт, что немецкие танки. Погляди хорошенько – они же движутся! Ты что, немецких танков не видел?
– Ну вот, в штаны навалили. Немецкие танки! А может, это наши танки? Откуда здесь взяться немецким?
Я, вдоволь насмотревшийся немецких танков, больше не сомневался в том, что видел. У немецких и силуэт и звук другой. Конечно, немецкие!
– А ну, девушки, слезайте с машин. Живо! Не будем рисковать! Пойдем пешком.
Никто не двинулся с места. Я повторил приказание. И тут мои девушки заговорили, закричали все сразу. Они не выйдут. «Сам выходи, если хочешь!» А распоряжаться ими я не имею права. Кто я такой? Они меня знать не знают. Почему я распоряжаюсь их жизнью?
Одна девица с искаженным от злобы личиком стала бить кулачками мне в грудь, истерически выкрикивая:
– Трус!.. Скотина!.. Предатель!..
Меня эти слова оскорбляли, но волновало не только это. Я отвечал за их жизни и не заслужил этих оскорблений. Надо было прекратить истерику. Я рванулся и ударил девицу в скулу. Она покачнулась и, если бы ее не поддержали подруги, свалилась бы с ног. В наступившем молчании я закричал дурным голосом:
– А ну, все вон из машины! – и для острастки схватился за пистолет.
Девчонки молча повиновались, и та, которую я ударил, всхлипывая, пошла к борту. Вторую машину девушки тоже покидали без разговоров.
Пожилой водитель упрямился.
– Я машину не брошу. Я за нее отвечаю.
– Твое дело. Но теперь-то ты видишь, что это немецкие танки?
– Вижу, но не верю. Думаю, проскочу.
Теперь в мое сердце закралось сомнение: «А вдруг в самом деле это наши?»
– Я машины не брошу, – зачем-то повторил он. Может быть, ожидал моего возражения.
– Можно я с ним поеду? Мне пешком не дойти, – взмолилась раненая девушка.
– Ты понимаешь, как это опасно?
– Пожалуйста! Разрешите! – повторила она жалобно. И я уступил. На меня подействовали не столько ее слова, сколько сам ее голос и пугающая бледность лица. Я уже побывал в госпиталях и мог по каким-то приметам определить: жилец или не жилец.
– Ладно, – сказал я.
Машина тронулась и стала быстро удаляться от нас. Мы же, оставив вторую машину на дороге, стали быстро спускаться к реке. Мои девочки то и дело оборачивались и смотрели вслед уходящей машине. Я не сводил с нее глаз. «А что, если это действительно наши танки и они в самом деле проскочат? – думал я. – Меня мои девочки разорвут на части». И мне хотелось, чтобы машина не проскочила. Я устыдился этого желания и теперь хотел, чтобы машина проскочила. Тяжело принимать ответственные решения. Но еще тяжелее, если случается худшее.
Машина прошла меньше четверти пути, когда вокруг нее стали рваться снаряды. Один разорвался совсем близко. Машина вильнула и повалилась на левый бок. Водитель вылез через правую дверь и побежал от машины, но, передумав, возвратился и стал вытаскивать девушку. Неожиданно из-за бугра, совсем близко от нас, так что отчетливо видны были кресты на его броне, выполз тяжелый танк, дал пулеметную очередь. И машина и люди были мигом объяты пламенем. Кто-то из девушек заплакал навзрыд. Остальные были в шоке. Еще ближе к нам из-за пригорка выполз другой танк. Это он, а не те танки, которые мы видели вдали, подбил и зажег нашу машину. Мне показалось, что он поворачивает башню в нашу сторону.
– Ложись! – скомандовал я. – По-пластунски к реке!
Девушки не умели ползать по-пластунски и вызвали у молодого мальчишки приступ нервного смеха. Я оборвал его, и он замолчал. Подползли к Царице. Она протекала в глубокой балке. Даже мне, парню тренированному, было страшновато прыгнуть вниз, так глубок был овраг. Зато здесь нам никакой танк не был страшен. Я спрыгнул, а белобрысый паренек задержался.
– Не бойся! – крикнул я. – Здесь песок! Пусть девчонки спустят тебя на вытянутых руках, а я подхвачу. Они поймут, что это не так страшно.
Паренек решился и поступил, как я советовал, а я его подхватил.
– Теперь давайте вы, девчонки. Спускайте друг друга, а мы вас поддержим.
Но было высоко, и девушки побоялись спрыгнуть за нами.
Девушки не решались. Не знаю, что там произошло, может быть, танк выстрелил по пустой машине, оставшейся на дороге, но испуганные девчонки повалили гурьбой, сминая нас и друг друга. Я машинально подкатился к краю и прикрыл голову руками. На меня посыпались удары сапог, ног, рук, тел. Но все для меня обошлось только ушибами. С молоденьким водителем было хуже: в панике кто-то из девушек повалил его навзничь, кто-то прыгнул ему на живот. Парень был без памяти, на губах – розовая пена. Я сердился на девушек, но не ругал их: я видел, с каким чувством жалости, вины и испуга они смотрели на паренька. Та, которая прыгнула ему на живот, вряд ли помнила, куда прыгала. Винить было некого. Я приказал положить паренька на шинель и тащить его за собой по песку. Девушки сменяли друг друга. Темнело. Мы по-прежнему плелись к городу, волоча за собой раненого, надеясь сдать его в госпиталь, но часа через полтора он скончался. Девчонки руками вырыли в песке могилу и похоронили его.
