Я объявил привал. Оказалось, что девчонки во время эвакуации штаба побросали свои вещмешки на машины. Есть было нечего, но никто не роптал. Я видел, что они смертельно устали, и разрешил им немного поспать. Сам же достал пистолет, чтобы охранять их, сел на песок и решил не спать. Я сидел, а девушки, окружив меня со всех сторон, доверчиво жались ко мне. Через час я поднял их и снова повел к городу.
В небе появились немецкие осветительные ракеты, девчонки заволновались.
– Куда вы нас ведете? Там же немцы!
Я успокаивал их:
– Немцев там нет. Это симуляция окружения. Немецкие самолеты спускают ракеты на парашютах, чтобы ввести нас в заблуждение и посеять панику.
Девушки верили и не верили мне. Но потом, когда на нашем пути стали появляться большие и малые группы солдат, отступающих к Сталинграду, немного успокоились.
На окраине Сталинграда нас задержал заградительный отряд. Привели в какое-то здание, выяснили, кто мы такие и почему оказались здесь. Потом отвели в пустой подвал, где находилась единственная железная кровать, на которой лежало несколько досок. Девчонки сами предложили ее мне: за все время перехода я давал им возможность поспать, а сам не спал. Они это знали. Теперь я с удовольствием воспользовался своей привилегией, лег на доски и уснул…
Проснулся я от того, что меня тряс за плечи какой-то солдат.
– Бегом к телефону. Вызывает штаб армии!
Я мигом проснулся и пошел к телефону.
Телефонная трубка разрывалась от мата. Кто-то на другом конце линии распекал меня за то, что я «лишил армию связи». Я знал войну и не сомневался в том, что именно он, распекавший сейчас меня, вместо того чтобы отправить в первую очередь телефонисток, не прислал вовремя транспорт, а теперь отыгрывается на мне.
– Немедленно доставьте девушек в штаб! Слышите? Немедленно!
– Слышу, – ответил я, – А только ты подонок, сука и сволочь! – крикнул я в трубку.
Я знал войну, знал что самые опасные в ней люди – паникеры и трусы. Эти от страха могут выстрелить в своего, свалить на него свою оплошность или преступление, оболгать и при случае уничтожить. Они, эти слабые люди, сильны своей подлостью и цинизмом. Они и самые жестокие на войне. Они всегда ни в чем не виноваты и во всем только правы. Нередко они прослывают героями. «Нет, – решил я, – в штаб армии не поеду. Доведу девушек до переправы, но за Волгу не переправлюсь. Девушки сами расскажут, что с ними случилось».
– Идите сейчас, – сказал начальник заградотряда, когда я повесил трубку. – Еще успеете переправить девчонок, пока темно. Днем переправа не работает. – И полюбопытствовал: – Кого это ты назвал подонком?
– Не знаю, но он подонок и трус!
– Бывает, – согласился он.
Я вел девчонок к переправе. Город был весь в огне. Раскаленное железо крыш со звуком разорвавшейся бомбы попалось и, скатившись в рулон, летело на землю. К переправе нас вела одна из девчонок. Сама сталинградка, она хорошо ориентировалась в горящем городе.
– Вот здесь была булочная… Здесь почта… Здесь наша школа… Здесь был дом моей лучшей подруги.
– А твои родители?
– Они все погибли. Папа в бою за Смоленск, а мама во время первого пожара… – Помолчала и прибавила: – Все!
Мне было жалко девчонку.
На подходе к переправе по обе стороны дороги валялись трупы лошадей. Во время бомбежек люди разбегались и прятались в развалинах домов, а лошади гибли. На переправе был образцовый порядок. Приказы распорядителей, кто бы ты ни был по званию, выполнялись беспрекословно. Здесь о нас уже знали. Нас встретили еще до переправы, отвели в подвал какого-то магазина и велели ждать, когда вызовут. Это был подвал сталинградского универмага, многократно описанного в исторической и художественной литературе и изображенного в кино. Потом здесь располагался штаб армии Паулюса. На полках валялись разные никому не нужные теперь предметы: пакетики синьки, крупные пуговицы всех цветов, иголки, нитки и рулоны розоватой пластмассы. Девчонки стали отрезать от нее куски на свои подворотнички. Я вырезал себе пластинку в планшет. На ней можно было писать карандашом, а потом стирать обыкновенной резинкой. А еще я взял несколько швейных иголок и нитку, это были не только нужные солдату предметы, но и амулеты. Я считал, что мне с ними должно везти. На фронте, где многое и саму жизнь решает случай, мы все были суеверными: верили в разные приметы и амулеты, плевали через левое плечо, чтобы не сглазить, боялись споткнуться на левую ногу – не повезет.
Девушка-сталинградка меня заинтересовала, и я разговорился с ней. О чем мы говорили, я уже не помню. Да это было и не важно. Просто девушка была мне симпатична. Пришел посыльный и сказал, что нас зовут к переправе. Вставало холодное сентябрьское утро с низкими серыми облаками. У причала небольшой военный катер подрагивал от работы мотора. Пожилой, как мне казалось тогда, капитан, начальник переправы, дал команду на погрузку. Девушки, торопясь, вошли на катер. Я стоял с начальником переправы и расспрашивал его, не знает ли он, где располагается наша дивизия.
– На ту сторону не переправлялась, – ответил он. – А где она располагается, надо спросить у коменданта.
Между тем на катере интенсивнее заработал мотор, катер готовился к отплытию.
– Товарищ лейтенант! – закричали девчонки. – Что же вы не садитесь?
– Счастливо, девчата! – крикнул я, перекрикивая шум мотора.
– Как же мы? Куда нам явиться?
– Язык до Киева доведет!..
Без всякого сигнала катер отчалил от причала и стал удаляться. Мне почему-то стало грустно. «Что будет с этими девушками? Как с ними обойдется война?» – подумал я.
А катер уходил все дальше и скоро скрылся в тумане…
В свою часть
– Товарищ капитан, – обратился я к капитану с красной повязкой на рукаве, – где находится тридцать третья гвардейская дивизия?
– А тебе зачем?
– Это моя дивизия.
– Документы…
Я подал свои документы.
– Почему вы здесь?
– Отправлял связисток за Волгу, в штаб армии.
Только сейчас понял, как неубедительно звучит мой ответ. Почему какой-то лейтенант отправлял связисток, да еще в штаб армии?
– Будет врать, – сказал капитан. – Дезертир! Так бы прямо и сказал. А то с подходом, «где находится тридцать третья дивизия»! Мы, братец, и не таких здесь видали…
– Спросите у начальника переправы.
– И не подумаем, – сказал капитан. И приказал солдатам: – Изъять оружие! Пойдешь с нами.
– Куда?
– В комендатуру, а потом в штрафной батальон.
Штрафной батальон меня не очень напугал, здесь в любой части было одинаково опасно. Но обидно. Я считал себя ни в чем не виноватым и наивно надеялся, что в комендатуре во всем разберутся, как будто коменданту нечего делать, как выяснять, почему какой-то лейтенант оказался не в своей части. Постепенно эта мысль стала меня беспокоить все больше и больше. Положение мое было не из лучших.
