– В московском ополчении? – переспросил я.
Я всегда уважал его, но теперь стал уважать еще больше. Я знал о его дворянском происхождении и ироническом отношении к советской власти. И то, что в трудное для страны время он пошел защищать Москву, было мне и дорого и приятно.
– А вам было не трудно? – спросил я, имея в виду его возраст.
– Нет! Представьте, вовсе нет! Я хорошо стреляю, и мне нравится военная дисциплина. Для русского человека вполне естественно защищать Москву… Трудно мне было только… – Он замялся, а затем признался: – На политинформации! – И рассмеялся раскатистым добрым смехом.
В доме у Карла меня принимали как родного. Я никогда не чувствовал у них неудобства. Отец Карла расспрашивал меня о фронте.
На следующий день в назначенное время я был у Иваненко.
– Поедешь в пятую бригаду проверяющим.
– Я не чиновник, а боевой офицер.
– Поедешь! Это приказ! Напишешь отчет и пришлешь его мне. А мы подумаем о твоей должности.
Делать было нечего. Я выехал в расположение 5-й бригады.
Командир роты связи бригады, которого я проверял, оказался хорошим парнем, но алкоголиком. Он сразу признался, что пропил три парашюта и несколько пар кирзовых сапог.
– Ты понимаешь, что тебя будут строго судить?
– Понимаю.
– Я постараюсь сделать все, что могу, чтобы облегчить твою участь.
– Не надо ничего – я конченый человек! – возразил он.
И все-таки я написал отчет, в котором просил Иваненко отнестись к командиру роты с сочувствием и не губить парня. Ответ пришел не скоро. Иваненко приказывал:
1. Отстранить командира роты от занимаемой должности.
2. Направить его в госпиталь для принудительного лечения.
3. Роту связи принять мне.
Ритуал
Была выстроена вся рота. Прежний командир роты скомандовал «смирно!» и объявил, что по приказу командования он отстраняется от своей должности и отбывает на лечение. Затем я скомандовал «вольно!» и не по нами задуманным правилам спросил у роты, есть ли какие жалобы на прежнего командира. Рота молчала. Затем один из бойцов сделал два шага из строя и сказал грустно:
– Душа-командир… Такого у нас больше не будет…
Я понял, что в этой роте мне придется нелегко. Пока шел этот ритуал, я заметил в строю несколько девушек и своего товарища по московской школе, Марка Степанова. Я распустил строй, обменялся несколькими словами с Марком и вместе с командирами взводов удалился в землянку. Там пошла речь о переменах, которые надо бы произвести в роте. Прежде всего, по мнению командиров взводов, надо было избавиться от девчат.
– С ними трудно работать, – жаловался старшина Манзелевский. – Посылаешь в наряд парня – идет. Посылаешь девчонку – «не могу, я сегодня больна…» Машка Булынина четырех часовых обманула – ползала по-пластунски к своему кавалеру. Мы ее на комсомольском собрании разбирали, а ей это все до лампочки! Вот принесет нам в подоле – отвечать командиру роты: почему не воспитал…
– А меня не обманешь! – похвастал лейтенант Переломов. – У меня все записано: когда у какой бывают…
Не столько этот список, сколько самодовольная ухмылочка Переломова меня разозлила. «Это ведь дело очень интимное, а он хвалится своим списком! – подумал я и сказал старшине Манзелевскому:
– Пойдемте к девушкам!
Девчонки. Землянка
У двери в землянку девушек я почувствовал неуверенность. Что я им скажу? Как они на меня посмотрят? Да и дело непростое, деликатное. Но отступать было поздно. Я решительно открыл дверь в землянку, и первое, что меня поразило, – в землянке было светло. Я этого не ожидал. Однако быстро понял причину: девчонки оббили землянку парашютным шелком. Сами девчонки были без гимнастерок, в бюстгальтерах.
– Как вы одеты? Почему не по форме?
– Жарко, товарищ командир!
– Вы на службе. Это армия, а не детский сад! Вокруг большое количество юношей, молодых мужчин, а вы трясете своими телесами… Мы сейчас выйдем. Одеться по форме и позвать нас! В таком виде я с вами разговаривать не буду.
Мы вышли из землянки. Я был доволен, что так начал разговор, – это устанавливало между нами нормальную дистанцию. Все-таки я не мальчишка, а командир. Впрочем, девчонки были моего возраста. Некоторые были и старше меня. Когда одна из них, открыв дверь, позвала нас, я уже чувствовал себя более уверенно.
– Садитесь, – сказал я серьезно, – поговорим.
Девчонки смотрели на меня с нескрываемой иронией.
Но когда я сказал, что речь идет о их пребывании в роте и многие советуют мне избавиться от них, лица сразу стали серьезными.
– Мне говорили, что вы матюгаетесь, курите… Посмотрите на себя, на кого вы похожи! Вы ведь девчонки!
Заговорили все разом. Стали жаловаться, оправдываться.
– Прекратите базар! Если вы хотите, чтобы я что-нибудь понял, говорите по одиночке.
– Мы пошли в армию, чтобы воевать, а на нас здесь смотрят, как на барышень или девок! Мы не девки! У всех у нас высшее или неполное высшее образование. А к нам пристают с сомнительными предложениями. Отвязаться невозможно. Пока не пошлешь подальше – не отвяжется. Видели вы начальника оперативного отдела? У него вся голова в бинтах. Вы думаете, он в бою пострадал? Дуня дежурила по штабу, а он стал приставать… Дуня схватила графин и дала ему по голове. Графин разбился, и он сразу пришел в себя. Вы думаете, нам легко? Девчонкам нужна вата, а ваты нет. Мы дергаем ее из матрацев, а это опасно в смысле гигиены. А посмотрите, какие у нас сапоги! Они на три-четыре номера больше, чем нужно. О каком виде можно здесь говорить!
Мне стало жалко девчонок, и я решил оставить их в роте.
– Я постараюсь решить ваши проблемы. Разбирать ваше поведение на комсомольских собраниях я не буду. И не потому, что добренький. Скоро мы все пойдем в тыл врага. И, может быть, не все из нас останутся живы. Я не хочу, чтобы вы ушли из жизни, не узнав того, что должны знать по природе. Встречайтесь со своими парнями. Но если будет замечен разврат – немедленно уберу из роты.
Утром я повел роту на стрельбище. Показал им, в каком виде их оружие, и, когда все отстрелялись, сказал:
– Вам кажется, что я к вам придираюсь. Нет! Я хочу, чтобы в бою вы остались живы. А вы – самоубийцы. Вы не ухаживаете за оружием и не умеете стрелять.
Потом я повел своих солдат на полосу препятствий. Преодолевать полосу препятствий я был мастак. Прошелся по ней и увидел, что произвел хорошее впечатление. А уж когда показал приемы рукопашного боя, рота без оговорок признала меня. Марк Степанов с восторгом говорил:
– Ну, теперь все ребята – ваши! Я сам, признаться, не думал, что вы так хорошо подготовлены. А вы в военном деле – настоящий артист!
