– Помиритесь с послом, – осмелился просить Бенкендорф. – Петр Александрович хороший человек. Ему трудно здесь дипломатом. Он генерал. Привык командовать, а не шаркать ножкой.
Ней всей пятерней поскреб затылок.
– Я готов пойти на мировую. Император просит не задевать новых союзников. Но вы мне поклянитесь честью, что посол больше ни слова не скажет о реванше.
Они сидели за длинным, гладко оструганным столом без скатерти и поочередно подливали в глиняные кружки портера.
– У папаши Трюдо всегда контрабанда, – подмигнул Ней. – Хоть мы и не в ладах с Англией… Кстати, вы тот самый русский, который связался сначала с Дюшатель, а потом с Савари? – в голосе маршала звучало неодобрение.
Шурка кивнул.
– Гнусные бабы, – покачал головой собеседник. – Бегите, пока можете.
* * *
«Я познакомился с графиней Висконти, крупной и красивой пятидесятилетней женщиной, которая еще могла внушить желания и испытывала их сама. Мадам Савари не простила мне этого и не упускала случая отомстить».
А. Х. Бенкендорф
Уже на следующий день Бенкендорф осознал правоту слов Храбрейшего из храбрых. Едва он уговорил Толстого не драться, как прислали записку от его смуглой метрессы с требованием немедленной встречи.
От посольства до особняка Савари было рукой подать, и обычно полковник возвращался домой под утро, даже не нуждаясь в коляске. Он поспешил к ненасытной Аделаиде, воображая, как расскажет о своих вчерашних подвигах. Но встретил самый колючий прием за весь месяц знакомства.
Его дама пылала жаждой мщения и походила на Медузу-Горгону. Правда, черные кудри не поднимались над головой в виде змей. Но темный ореол вокруг лица способен был превращать мужчин в камень.
– Разве вы не знали, что и я была там?
Он не знал. Честно. Не заметил при выходе дам в зал. А дальше такое началось…
– Я кричала! Я звала на помощь! Мне на руку упала свечка!
«Некоторым люстры на головы падали. Упокой, Господи, их души!»
– А вы предпочли спасать других! Помоложе!
Обвинения были тяжкими. Бенкендорф попытался оправдаться. Но тщетно.
– Вы спасли эту дрянь Джузепину! Такой подлости я от вас не ожидала!
Оказывается, мадам Савари больше беспокоило спасение соперницы, чем возможность собственной гибели. О, женщины, ничтожество вам имя!
Шурка был проклят. Записан в число врагов и изгнан с позором. Может, он ей просто надоел? Гнев, во всяком случае, был правдоподобным. А зависть, затаенная с этой минуты, – обжигающей. Мадам Савари не отпустила любовника легко, как ледышка Дюшатель, а сумела ославить у дамской половины двора самыми грязными сплетнями.
Ему никогда бы не отмыться, если бы в тот же день не произошло события, поднявшего Шурку еще на несколько ступеней вверх. Когда он, обескураженный, вернулся в посольство, доложили, что адъютанта ожидает посетительница.
Графиня Висконти решила сама приехать за своей стрелой. При свете дня Бенкендорф рассмотрел ее как следует и должен был констатировать, что время иногда делает исключения, щадя самых прекрасных. Эта женщина казалась свежа, как роса, хотя ей уже перевалило за пятьдесят и она этого не скрывала. Но юношеское проворство вкупе с дивной кожей и налитым телом заставляли забыть о возрасте.
Привыкнув потакать всем своим желаниям, Джузепина взяла нового любовника из любопытства. И оба тотчас поздравили друг друга с удачным выбором.
– Я не отдам вашу стрелу. Она застряла у меня меж ребер.
Шурка потерял украшение еще вчера в суматохе, и дама это знала. Но галантный комплимент сделал ему честь, и графиня уехала, предварительно условившись о следующей встрече.
Услышав имя новой пассии своего адъютанта, Толстой только присвистнул.
– Вы так доберетесь до Жозефины! А дальше вас выловят из Сены с веревкой на шее.
– Боюсь, Савари уже намылила эту веревку, – рассмеялся Бенкендорф.
– И я боюсь, – серьезно признался посол. – Через неделю отправлю вас с поручением в Италию. Голубчик, бога ради, не натворите дел!
* * *
«Мне удалось посеять убеждение, что везде и всюду, там, где собирается четверо, непременно есть и мои люди, обязанные наблюдать и подслушивать».
Жозеф Фуше
Теперь Бенкендорф сидел в кафе с Нессельроде и всеми силами изображал паиньку. Игры? Займы? Это не к нему.
Над парком скопилась грозовая туча, и жар разразился ливнем. Мимо них проносились стайки испуганных женщин, одной рукой подбирая платья и так натягивая мокрую ткань, что она чуть не лопалась на бедрах. Счастливая мода не позволяла иметь в кармане ничего, кроме тоненького платочка, – даже он становился виден и пятнал собой безупречную грацию.
– Неужели Талейран служит нам? – зевнув, спросил полковник.
– Тихо! – в ужасе простонал его спутник.
– После Тильзита?
– Именно. Он гений. И угадывает развитие событий на несколько лет вперед. Я должен присутствовать при его карточной игре.
Собеседник был готов согласиться и даже оказать помощь, несмотря на острую неприязнь к личности и методам Карла. Но его останавливала сумма.
– Я дал слово не играть, – признался он, – и, конечно, не занимать для этого. – Кому дал, само собой разумелось. Вдовствующей императрице, отчитываться перед которой придется в каждом потраченном рубле.
Нессельроде едва не заплакал от злости. Назвать этого задиру и героя-любовника маменькиным сынком язык не поворачивался. Тем не менее, если полковник обещал самой Марии Федоровне, он не станет входить в серьезные долги. А двести золотых на дереве не растут!
– У меня нет желания шантажировать вас, – протянул Нессельроде. – Тем более втягивать в игорные долги. Но поймите, Александр Христофорович, – его голос стал вкрадчивым, как мяуканье кота, обнаружившего на земле подойник с молоком, – вы не оставляете мне выбора.
Пальцы секретаря разогнулись и снова сжались. Бенкендорф был готов поклясться, что видел спрятанные в подушечках ногти. Длинные, розовые и хорошо заточенные.
– Я ума не приложу, почему вы обходите гробовым молчанием свои приключения в Мемеле? Для вашей миссии известие о королеве Луизе было бы много полезнее, чем о польской графине третьего разбора.
Полковник в ужасе воззрился на собеседника. Откуда тот… Долли, больше некому. Она же клялась!
– У вашей сестры тоже есть свои тайны, которые она хотела бы сохранить, – промурлыкал карлик. – Горячая головка. Холодный муж…
Он не договорил. Шурка выбросил вперед руку, и его пальцы сжались на шее секретаря. Как приятно чувствовать кадык врага в собственной горсти!
– Если ты, мразь, хоть одно слово… о моей сестре… или о королеве…
