– Я счастлив, что все закончилось, – вдруг прозвучал над ухом чей-то голос. И Бенкендорф, повернувшись, узнал Шарля де Флао, мирно беседовавшего с Юзефом Понятовским. Они топтались у круглого столика, заставленного фруктами и закусками. Оба держали в руках по бокалу и имели самый дружеский вид.
Александр Христофорович остался за веткой.
– Мне нельзя ставить под удар свое положение возле Гортензии, – говорил молодой граф. – Тем более она снова беременна. От меня. Мы счастливы. А ваша кузина…
– Она слишком восторженна, – кивнул Юзеф. – К счастью для вас, считают, что ее любовник – этот молодой русский из посольства. Я даже дрался с ним, чтобы утвердить подобное мнение. У него тысячи связей. Басне поверят. Теперь, когда надежды нет, Яна вернется к мужу. Ортанс не узнает о вашем побочном ребенке. Вы сохраните ее любовь. А я – семью Потоцких, ведь они рожают будущих королей!
Шарль развязно присвистнул.
– Знали бы, кто этих королей делает!
– Побольше уважения! – оборвал его Юзеф. – Главное, я избавлюсь от бесконечных хлопот с родственниками. Кстати, что вы ей сказали? Яне?
– Анне? – беспечно отозвался де Флао. – А что в таких случаях говорят? Я люблю вас всем сердцем, но чувство долга сильнее. Оно привязывает меня к нелюбимому, но данному Богом предмету. Я навечно сохраню в душе ваш образ и буду страдать, предпочтя доброе имя. Разве женщины врут нам что-то другое?
В иное время Шурка посмеялся бы и пожал плечами. Истинная правда, граф! Он сам не раз говорил подобные вещи. Но вчерашние слезы маленькой принцессы. Ее искренняя вера плоской и отъявленной лжи не позволяла сделать так. А отчаянное положение, в котором оказалась молодая женщина и до которого ее соблазнителю не было дела, взывало к отмщению.
«Тоже мне, родственник! – подумал Бенкендорф, смерив Понятовского презрительным взглядом. – Тебя я убью. Правда, не сейчас. Случай представится. А тебе, – он перевел глаза на Шарля, – намну бока. И прямо сегодня».
Полковник подождал, пока выпитое шампанское заставило де Флао, извинившись, отправиться в неосвещенную часть парка. Поляк поставил свой бокал на стол и двинулся вдоль череды цветных гирлянд на звуки музыки и на поиски достаточно легконогой феи.
Тиволи славился играми света. На одной половине парка все сияло. Даже на клумбах горели плошки. Другая погружалась во мглу, тем более глубокую, что отблескам огней не удавалось пробиться через кордон высоких лип. Именно туда, под спасительную сень, бежали парочки, только что составившиеся во время танцев. Спешили подвыпившие гуляки, желая найти укромный уголок, чтобы спрятать свое безобразие. Повсюду ожидали лавочки, нарочно выкрашенные в белый цвет, чтобы их легче было найти. Предательски светлели фигуры купидонов и нимф. Слышался неумолчный шелест фонтанов.
Бенкендорф еще не знал, что станет делать. Но точно не дуэлировать – велика честь! Он просто последовал за любовником Яны и деликатно дал ему справить нужду у ближайшей ивы. А потом выступил вперед.
– Кто вы? – растерялся граф. Он не ожидал, что его застанут врасплох.
Следовало признать: паршивец был хорош. Таких дамы в молодости выбирают героями романов, а в старости делают командорами рыцарских орденов. Столько величия и благородства сквозило в его облике. Столько простоты и снисходительности во всех манерах….
Короткий удар в челюсть сбил де Флао с ног.
«Штаны подтяни, – думал полковник, отразив довольно вялую попытку сопротивления. – Хозяйство оторвется!»
– Да что вам надо?! За что вы хотите меня убить?!
Граф явно не дрался стенка на стенку. Он получил удар в переносицу и опрокинулся назад. Хотел подняться, но вид собственной крови, хлынувшей из носа, поверг его в изумление. Де Флао не был трусом. Совсем нет. Если бы на саблях, даже в темноте, но по правилам, он показал бы обидчику.
Шурка не собирался скрываться.
– Англичане называют это боксом, – заявил он. – Мы – кулачными боями. У всех свои правила, – Бенкендорф ждал, пока противник поднимется. – Островитяне не дерутся ногами. У нас не бьют лежачего.
– Вы варвар! – Шарль прижал обе ладони к носу. – Но чем я вам не угодил?
– Обрюхатил двух баб и спрашивает!
Новый удар уложил поднявшегося, было, де Флао на траву.
– Но какое вам дело? Вернее, за которую из них?
Бедняга начинал сознавать причину нападения.
– За обеих.
Шурка звезданул неприятелю в глаз и считал дело конченым. Как вдруг что-то острое скользнуло ему по ребрам, распарывая мундир, кожу и плоть.
– Мой отчим – португалец. И кое-чему меня научил!
Если бы драка шла не в темноте и де Флао правильно развернул засапожный нож, Бенкендорф упал бы с дыркой в боку. Но они махались наугад.
– Всегда считал португальцев подлой нацией, – бросил полковник, вспоминая множество акварелей с изображением уличных драк. Там какая-нибудь женщина с младенцем пыталась встать между двумя молодцами с кинжалами в руках. Так что страшно становилось за ребенка. Всем кроме участников сцены.
Де Флао еще раз отмахнул в темноте ножом. Его глаза уже привыкли к мраку. И он более или менее различал фигуру, стоявшую перед ним.
– Вы тот русский, о котором говорила Яна. Вас бросили, и вы хотите отомстить!
Бенкендорф презрительно выдул воздух.
– Господи! Разбирались бы сами со своими поляками! Я уже слышать не могу о «бедной растерзанной родине»! Стерзайте ее как-нибудь обратно!
– Приберегите советы для своего императора! – Шурка изловчился и так шарахнул противника в лоб, что тот упал и больше не подавал признаков жизни.
Глухой стон врага снял с души Бенкендорфа камень. Пусть-ка до утра помучается. А потом ползет домой на четвереньках.
– Это ты с ним сделал! Ты! – истерично кричала Яна, встретив полковника в Сен-Клу.
Бенкендорф едва успел втолкнуть маленькую принцессу между двух колонн и с известной почтительностью зажать ей рот. Но Яна не унималась.
– Мужик! Варвар! Только русские на такое способны! Ты чуть не выбил ему глаз! Ты сломал ему нос!
Александр Христофорович осторожно вздыхал. Под мундиром и рубашкой его торс украшали бинты. Он не был уверен, что поступил правильно, поколотив де Флао. Все-таки существуют правила благородного боя… Но именно теперь, при виде плачущей Яны, готовой разорвать его, защищая подлеца, Бенкендорф вдруг понял, почему поступил именно так. Он бил не де Флао – себя. За прошлую и будущую грязь. За все, чего уже нельзя исправить.
Ночью в посольстве доктору пришлось наложить два шва. Толстой в гневе чуть не поднял на ноги полицию, потому что адъютант, конечно, сказал, что на него напали возле Нового Моста и отобрали кошелек.
Ничего, до свадьбы заживет!
