* * *
Крики во дворе стали громче. Ребята нашли курицу и гонялись за ней. Бенкендорф приказал отставить.
– Вас вчера накормили на убой, дурни! – рявкнул он. – Ваша жизнь той телячьей ноги не стоит!
Генерал был уже умыт, подтянут, но все еще скорбен головой и совестью. Это надо же! Обидел женщину! Хорошо еще, если ночью обошлось без грубостей. Судя по ее доброй физиономии… Все рано стыдно!
Бенкендорф сказал себе, что уже завтра приключение не будет вгонять его в краску. А через неделю он сможет не без смешка рассказать о нем товарищам. Удачная фуражировка! Главное – даром. Все даром. И женщина тоже.
Ничего не получилось. В груди точно ворочали колом.
У коновязи топтался Серж.
– Ну как оно? – ротмистр явно дожидался подробностей.
– Божественно, – с издевкой выплюнул генерал. Но вдаваться в детали не стал. А ведь положено рассказать товарищу, чтобы не один радовался. Другим тоже не грешно, хоть представить.
– Молчать будем? Шур, а Шур, – подтолкнул его Волконский. – Как она, ну это? Шустра или томность разыгрывает?
– Хочешь знать, сам подбей клинья! – огрызнулся Бенкендорф.
– Я что, не бил? – обиделся Серж. – Отшила меня, еще когда за столом сидели. Руку на колено положил, так зыркнула… И потом еще на улице. Она к сараю ходила, взяла щепы для лучины. Так я за ней. Говорю: мадам, позвольте помочь. Руки исколите. А она выставила острую щепку и говорит: сгинь, а то рожу располосую. Вот тебе и манеры! Вот тебе и генеральша!
Бенкендорф просиял. Ему-то казалось: красавчик Серж не успел к раздаче. А того отогнали, как паршивого кобеля. Стало быть, там, наверху, ждали все-таки его. И выбор дама сделала еще за столом.
Александру Христофоровичу стало приятно. Сбивала с толку одна деталь: он по-прежнему не помнил ночных приключений.
Фуражиры загрузили сено. Надо было идти прощаться. Генерал мялся. Почему-то он робел госпожи Бибиковой. Чего обычно не случается, если проведешь у женщины ночь. Утром вся твоя. Бери – не хочется. А госпожа Бибикова… Чего он, собственно, от нее хотел?
К окну первого этажа, давя носами на стекло, прилипли два детских личика. Нянька поддерживала барышень, чтобы те полюбовались на отбывающую фуражирную команду. Бенкендорф наконец собрался с духом.
– Пойду поблагодарю.
В сенях он не встретил никого. Даже Ивана Галактионовича. Что как раз было бы уместно. Зато в гостиной у рояля, покрытого белым чехлом, сидела она. Бледная, без кровинки в лице. Как вчера, очень спокойная. Чужая.
– Мадам, я еще раз хочу повторить свой совет, – запинаясь, начал генерал. – Оставьте усадьбу. Сервиз заройте в саду, по дороге ограбят. И вообще вам лучше ехать со мной. Хоть в качестве жены. – Он выговорил эти слова буднично, как само собой разумеющееся, и заторопился. – Простите меня, если вчера был груб…
Вдова смотрела на него с нескрываемым удивлением.
– Я что-то сделал не так?
Генерал осекся.
– Нет, нет, все чудесно, – Елизавета Андреевна натянуто улыбнулась. – Вы дошли до кровати и упали. Зачем вам жена?
Бенкендорф был оглушен. Он смотрел на собеседницу не мигая, и по его лицу разливался ужас. Она готова была рассмеяться, сказать еще что-нибудь обидное. Но вместо этого взяла гостя за руку и посадила на диван.
– Утешьтесь, на первом же бивуаке вы найдете забаву и успокоите свое самолюбие, – ее осведомленность была оскорбительна. – Что до меня, – продолжала вдова, – то я не поеду в город, не стану искать покровителя и не нуждаюсь ни в чьей помощи. В нашу глушь никто не заберется. Как вы-то забрались? Только попущением Божьим.
Бенкендорф мучительно сглотнул. Лучше бы она его отпустила, перестала мучить. Какой срам!
– Вы рано потеряли мать, – твердо сказала женщина, – и толком не имели семьи, поэтому вам так больно и желанно смотреть на чужую.
Откуда ей знать?
– Это видно, – Елизавета Андреевна сделала неопределенный жест, из которого следовало, что она не пророк, но у ее собеседника на лице, как на скрижалях, изображены страдания человеческие. – Вы вчера стояли под окном и глядели на нас.
Бенкендорф покраснел:
– Не подумайте чего-нибудь…
Молодая дама рассмеялась. Что еще она могла подумать?
– Вы хороший человек, – госпожа Бибикова погладила его по руке. – Но вы отчего-то не уверены, что сможете сами сделать чье-то счастье. Потому и захотели чужого. Готового. Решили, будто нас надо защищать…
Генерал разозлился:
– А давайте, мадам, я вам погадаю. Только сперва ответьте на вопрос: если я вчера был никаков, то отчего сегодня утром нашел вас у себя под боком? И за что вы мне сказали спасибо?
Вдова смутилась. На ее щеках полыхнули маки.
– Давно не были с мужчиной? И посчитали меня достаточно безопасным? Даже рубашку решились снять?
Елизавета Андреевна закрыла лицо руками.
– Простите. Мой муж часто напивался и спал вот так. Я лежала и думала, будто это он. Дышала липцем – она заплакала.
Тайный смысл шлафрока под подушкой стал понятен. Вдова спала, уткнувшись лицом в халат того, кто уже никогда не придет. Гостю сделалось ее жаль, раздражение ушло. Он начал пальцами стирать слезинки с дрожащих век.
– Все образуется. Вы молоды, красивы. Найдется человек. Может, даже лучше.
Тут Елизавета Андреевна разревелась в три ручья.
* * *
Фуражирный отряд ушел на северо-запад по подтаявшим болотам. Госпожа Бибикова очень молилась, чтобы ее незваные гости добрались до места невредимы. И очень каялась в своей неуместной откровенности. За что она рассердилась на господина генерала? Уж, верно, не за липец.
Сам виновник ее терзаний на другой день нашел летучий корпус и поразил сослуживцев подводами сена.
– Бенкендорф, с вами ни в чем не зарекайся! – Винценгероде был не столько удивлен, сколько раздосадован. – Летом попрошу достать снега.
Была нужда! Александр Христофорович вообще не обратил внимания на уважительные, завистливые взгляды товарищей. Его интересовали припасы. Крупа, горох, сахар. Недавно был транспорт. Кое-что осталось. Сажать солдат на пустые щи генерал не собирался. Но у командира есть свои преимущества. Два мешка пшена, например.
Взяв десяток казаков, он наладился в обратный путь. И уже к вечеру второго дня был в усадьбе.
Елизавета Андреевна вышла сама.
– Я вот подумал, вам котенок не нужен? – Бенкендорф достал из чрезседельной сумки свое приобретение. – Правда, у него глаза нет. Потемкиным зовут Таврическим.
– Котэк! Котэк! – запищали девчонки, норовя сверзиться с рук няньки.
– А это ему на прокорм и вам тоже.
