Завидев Яну, стремительно шедшую к нему по дорожке, разметая платьем белый речной песок, хозяин смутился. Он вообразил, что графиня будет говорить с ним о внуке. Ему уже назначена рента. Вчера она отказалась принять. И с каким гонором! С какой спесью!
Передумала?
– Дитя мое, я был уверен, что вы уже на пути в Варшаву, – министр открыл ей объятия. – Что вас задержало?
– Арест моего друга, – маленькая принцесса смотрела Талейрану прямо в глаза. – Я говорю о русском полковнике, который похитил Жорж.
Министр насупился. Это была новость. Он не знал. Как Фуше расторопен! Граф Перигор взял паузу, чтобы устроить неожиданное известие у себя в голове.
– Разве у поляков могут быть русские друзья?
– Он немец.
– Друзья-немцы?
Его шутливый тон сейчас только раздражал Яну.
– Вы поможете?
Талейран напустил на себя притворное изумление.
– Почему я? Разве мне больше всех дела?
– Потому что я прошу, – молодая графиня твердо взяла его за руку. – И потому что мне известно о ваших делишках в пользу русских. Немного. Только то, что выболтала моя тетя.
– Ну, это… – хозяин Валансэ закатил глаза, словно говоря: что может знать старая перечница!
– И маркиза де Суза, – Яна выдержала паузу. – И бедняжка Гортензия, королева Голландии. И, наконец, вас сын Шарль. Уж его-то под удар вы не поставите?
Улыбка медленно стекла с лица министра.
– Дитя мое, вы играете в опасные игры, – шепотом сказал он. – Неужели неясно: если я до сих пор занимаю свой пост, то ни дружеские, ни любовные, ни семейные узы не имеют для меня цены? В годы революции люди отказывались и не от таких святынь, только бы сохранить жизнь.
– Я не взываю к вашей совести, – Яна не была обескуражена. – Только к вашей осторожности. Полковник Бенкендорф принадлежит к тем людям, за которых пьют даже враги. Сейчас Фуше старается раздобыть у него сведения, которыми хотя бы отчасти обладаю я.
– Вы пойдете к Фуше? – с недоверием осведомился Талейран.
– Нет, к императору, – отчеканила графиня. – Вы знаете, что он приглашает меня в Сен-Клу.
Граф Перигор замолчал. Он знал, что его собеседница говорила правду.
– Ваш государь оказывает почести полякам, – продолжала Яна. – Он хочет восстановить нашу родину, чтобы опереться на нее против русских.
Министр возвел очи горе. Бесполезно убеждать графиню, что ни один разумный политик не желает могущества чужой державе. Слабая, зависимая Польша удобнее.
– Яна, дитя мое, – со всей теплотой, на которую был способен, произнес Талейран. – Я при всем желании не могу помочь полковнику Бенкендорфу. Хотя, не скрою, он мне очень понравился. И подавал большие надежды.
Графине не понравилось слово «подавал». Она предпочла бы в настоящем времени.
– Если я начну хлопотать за него, – продолжал министр, – я подставлю под удар себя и то дело, за которое он теперь страждет.
До сих пор Яна не задавала себе вопроса: а за какое, собственно, преступление схвачен ее друг? Неужели за Жорж?
– Все, что вам так не нравится, – безжалостно произнес хозяин Валансэ, – все, что вы так презираете. Все эти игры и предательства вокруг Наполеона. Во всем этом замешан ваш друг.
– Я вам не верю.
Слабая защита. Министр смерил гостью холодным взглядом.
– Спросите у него сами, если он покинет застенок Фуше. Зачем Жорж бежала в Россию? Если между русским и французским императорами утвердится прочная связь, где будет Польша?
Яна прижала пальцы к вискам. Руки были ледяными. Кожа на лбу пылала.
– Не хочу! – выдохнула маленькая принцесса. – Не хочу вас слушать!
Только что мир был прост: она защищала близкого человека. Теперь он снова перевернулся с ног на голову.
– Политика – грязь! И все вы грязны. Невыразимо. Неотмываемо. Как странно, что никто этого не замечает! – Потоцкая повернулась спиной к Талейрану и побрела по дорожке. На ее плечи навалилась чугунная усталость. Хотелось сесть прямо на землю. И только мысль, что хитрец-министр не остановил ее и не поддержал под локоть, заставляла графиню выпрямлять спину.
«Что теперь делать? Возможно, поехать к Юзефу и все ему рассказать? Но он такой поляк…» Графиня впервые подумала о польском отдельно от себя.
* * *
«Вы хотите заставить меня вести войну? Я не хочу войны! У меня ничего не готово для войны!»
Наполеон Бонапарт
Между тем Талейран не сидел сложа руки. То, что он отказал Яне, вовсе не значило, будто сам министр не предпринимал шагов. Просто о его шагах не всякая дурочка должна знать!
Во-первых, он уточнил, покинула ли Жорж Францию? Вздохнул с облегчением: сведения поступали уже из Баварии. Славно!
Во-вторых, через Нессельроде заверил русского посла, что дело будет урегулировано частным образом. Без огласки.
В-третьих, посетил императора, напомнив, что русские действовали, согласно общему плану, и, подержав подлеца-полковника, его следовало отпустить, чтобы укрепить слухи о бегстве на любовной почве.
Наполеон повздыхал. Он хотел, чтобы адъютанту, окучившему лучшие деревца императорского сада, насыпали перца в штаны. Но доводы министра были вескими. А нарушение дипломатического статуса лишний раз явило бы Бонапарта дикарем. С русскими же еще предстояло дружить… Словом, Наполеон согласился написать записку Фуше, и вооруженный ею Талейран поехал к сопернику.
Это был четвертый и последний шаг.
– Я ничем не могу помочь вам, – министр полиции сложил руки на впалом животе. – Этого паршивца здесь уже нет.
– Вы его отпустили?
Фуше сделал неопределенный жест.
– М-да.
Ответ очень насторожил Талейрана.
– Что значит: м-да? Он в посольстве?
– Мы его освободили вчера. Ближе к ночи. А куда он потом пошел… И дошел ли до посольства…
– Вы с ума сошли!
Граф Перигор вспомнил, как после покушения на свою особу первый консул орал: «Те, кто хотят меня убить, – дураки! А те, кто охраняет, – подлецы! О, я несчастный!» Тогда карета, похожая на консульсткую, была отправлена на людную площадь. Прогремел взрыв. Погибли многие.
– Вы и дурак, и подлец в одном лице, – сухо заявил Талейран. – Если вы убили русского, император не будет в восторге.
* * *
«Я был очень горд этой победой, одержанной над бдительными сотрудниками Фуше».
А. Х. Бенкендорф
Зачем убивать? Испробовав методы устрашения и не имея храбрости как следует взяться за дело, министр полиции пошел ва-банк.
