Нарзес до такой степени уверовал в его преданность бывшему комтуру с одной стороны, и в его беспредельную тупость с другой, что разрешил покидать расположение усадьбы и бродить по городу. Таким образом слуге раба жилось много веселее, чем господину слуги.
Лако начал с того, что как следует осмотрел ближайшие окрестности райского застенка. Выяснилось, что усадьба Нарзеса даже больше, чем это могло показаться вначале. Имелась в ней довольно просторная женская половина. После нескольких дней наблюдения за нею, Лако пришел к выводу, что там находится гарем.
– Гарем?!
– Да, мессир.
– Какой тут может быть гарем? Ведь Нарзес – христианин!
– Но он очень давно живет на Востоке.
– Да, пожалуй, – задумчиво сказал Арман Ги, – и привычки страны стали ему близки. Причем для любвеобильного человека привычки эти весьма удобны.
Лако ничего не ответил.
– Но постой, тогда наш Симон…
Лако молча кивнул.
– Что, евнух?
– Да, мессир.
Симоном звали высокого грациозного персиянина, одного из тех жителей усадьбы, кому разрешалось навещать тамплиерского пленника. Крещеный иранец был весьма мягок в обхождении и красноречив. Начитан в творчестве своих соплеменных поэтов. Впрочем, разговоры на литературные темы не расцвели пышным цветом под сенью укромного павильона. Ибо Арман Ги не разбирался ни в персидской поэзии, ни в какой другой.
Говорили о разных прочих предметах. Поведение персиянина всегда казалось Арману Ги немного странным. Он считал его шпионом, а оно, вон оно что – евнух! Впрочем, одно не исключает другого.
– Ну, ладно, а как это меняет наше положение в этом парадизе?
Лако пожал плечами.
– Пока неясно.
Бывший комтур завалился на свое ложе и уставился в расписной, немыслимо опостылевший ему потолок. Да, время движется, и ничего с этим не поделаешь. Что там происходит во Франции? В живых ли еще король Филипп и в силе ли его поручение?
В последнее время бывший контур все реже вспоминал о своем монархе, хотя никогда не переставал в глубине души считать себя его посланцем.
Итак, ожидание продолжается.
Ожидание чего?
Лако стал подолгу пропадать в городе, на базарах и караван-сараях, выведывать и высматривать все, что можно выведать и высмотреть, не привлекая к себе особого внимания. Он свел дружбу с несколькими погонщиками верблюдов и подробно выспросил у них все, что попадалось им на пути во время путешествия на Восток. О колодцах и самумах, о разбойниках и чудовищах. Караванщики любят поговорить и самая для них сложная проблема – найти слушателя. Лако с удовольствием подставлял свои уши потокам их бесконечных и живописных историй. Он обладал способностью легко усваивать чужие языки и уже на второй год жизни в Алеппо довольно сносно болтал и по-арабски, и по-курдски.
Ему приходилось в основном довольствоваться общением с сарацинскими караванщиками. Не только франкские, но даже византийские купцы появлялись в городе довольно редко, а если и появлялись, то были плохо осведомлены о положении дел в христианском мире.
И вот однажды ему повезло.
Кривоногий коротышка влетел в павильон своего хозяина, когда тот беседовал с евнухом Симоном. Перо сразу понял – что-то произошло. Рабу с его слугой есть о чем поговорить. Выдержав приличествующую подобному случаю паузу, перс церемонно, раскланялся и удалился.
– Итак? – сказал Арман Ги, сверля глазами своего уродца.
– Жак де Молэ жив.
Ломбардский купец, встреченный утром на базаре пронырливым Лако, сообщил эту новость.
– А следствие до сих пор продолжается?
– Да.
– Муж упорный в своих намерениях, – сказал Арман Ги, имея в виду короля.
– Пока он не получит деньги, не отступится.
– Молодец, Лако, благодарю за службу. Надеюсь, у меня будет случай и способ тебя наградить.
Слуга поклонился.
– Но это еще не все, мессир.
– Что же еще?
– Случайно у погонщика верблюдов из каравана одного шемаханского купца я узнал, что где-то неподалеку в горах, всего в нескольких переходах находится та самая древняя крепость Рас Альхаг.
Арман Ги вскочил с места. По правде сказать, ему давно уже казалось, что это наименование носит совершенно легендарный характер. Разве можно серьезную миссию основывать на предсмертном шепоте полусумасшедшего старика, имя которого так и осталось неизвестным? Может быть, он и не имел никакого отношения к Ронселену де Фо, а просто бредил.
– Рас Альхаг?
– Я убежден, мессир… – Лако вдруг вздрогнул, обернулся и по-звериному прислушался.
– Они произносят это имя на свой манер – Раш-Ульха, но я догадался, что имеется в виду. И по описаннию сходится. У местных крестьян считается местом нечистым. Говорят, что там живут рыцари-великаны. Или раньше жили.
Лако еще раз обернулся.
– Что с тобой?
– Мне надо идти, мессир.
– Почему и куда?
– Я не успею объяснить. Они что-то почувствовали.
Усатый господин очень хитер.
– Как я тебя увижу?
– Я дам о себе знать. Может быть, скоро.
Лако вскочил на ноги и почти мгновенно исчез.
Арман Ги остался сидеть на ковре в прежней растерянной позе. В голове кишели самые разнообразные, тревожные, радостные и взаимоисключающие мысли.
Но ему не суждено было разобраться в них. На порог павильона легла продолговатая тень. Это был Симон, на его лице застыла та самая вежливая улыбка с которой он несколько минут назад покинул своего собеседника.
Не подслушивал ли?
Арман Ги огляделся – нет, тут, кажется, негде скрыться.
– Чем могу служить, любезный друг мой? – стараясь говорить в принятом здесь стиле, спросил тамплиер.
– Служба требуется самая невеликая.
– А именно?
– Позовите сюда слугу вашего… не могу толком выговорить его варварское имя.
Как проблескивает острие кинжала из-под распахнувшихся одежд, так проблеснула угроза сквозь вежливо произносимые персиянином слова. Это было так неожиданно, что смятение в голове и душе Армана Ги усилилось. Но одно он понял глубоким внутренним чутьем – надобно потянуть время. Пусть пока этот негодяй считает, что Лако здесь.
– Совершенно не понимаю, зачем такому изысканному ценителю словесного искусства мог понадобиться мой уродец-слуга.
По губам Симона зазмеилась ядовитая улыбка.
– Еще раз обращаюсь к вам с нижайшей просьбой немедленно прислать ко мне вашего Лако.
