Глава четырнадцатая. Рас Альхаг
Если б собрать нам все множество бед,
Слез и несчастий, и тяжких докук,
Слышал о коих сей горестный свет,
Легок сейчас показался б их вююк.
Ибо наш юный английский король
Умер: проиграна доблестью брань
В мрачную мир превращен глухомань,
Чуждую радости, полную скорби.
Смерть беспощадная, скопище бед,
Можешь хвалиться, что вырвала вдруг
Рыцаря, коему равного нет!
Сам совершен, добродетелей друг.
Лучшим был юный английский король.
Слышима Богу мольба моя стань,
Он был бы жив, а не всякая дрянь,
Из-за которой достойные в скорби.
Бертран де Борн
Путешествие по горам для человека, привыкшего к оседлой, более того, комфортной жизни, является тяжелым испытанием. Особенно если путешествующий знает, что конечной целью пути является пасть дьявола. Уже к концу первого дня оба евнуха сбили ноги, ободрали руки о ветки колючих кустарников. Оба обливались потом. Но если Симон при этом молчал, то Наваз непрерывно ныл. Причем нытье младшего брата доставляло старшему значительно большие мучения, чем все камни и колючки.
Наваз не только жаловался на боль и неудобства, но и требовал непрерывно, чтобы брат рассказал ему, что там их ожидает в крепости этой, куда кануло столько людей с теми же увечьями, какие выпали на долю и им самим.
И Арман Ги, и Лако делали вид, будто не обращают внимания на эти братские беседы, но на самом деле прислушивались внимательно. Так уж случилось, что нормального мужчину зачем-то занимает жизнь оскопленного. Непонятно почему. То ли это накопление опыта на тот случай, если, не приведи господи, самому придется оказаться в подобной ситуации, то ли еще что-то. Но так или иначе, большинство мужчин боится таинственной операции по превращению в бесполое существо больше, чем даже самой смерти.
Бывшему комтуру тоже нелегко давался переход. Все-таки три года сидячей жизни давали себя знать. Но рыцарская закалка оставалась тем стержнем, на котором крепилось терпение тамплиера.
– Ну, брат, ты должен меня пожалеть, что нас ждет там, скажи! Что-то ужасное, да?!
Симон молчал, сцепив зубы, и топтал изодранными сафьяновыми чувяками пыльную узкую тропу.
– Ты не можешь не знать, брат. Не можешь! Ты стольких свел в эти горы! Ты не можешь не знать. Что там с ними происходит?!
Молчал Симон, по-прежнему молчал.
Арман Ги в другой ситуации, может быть, и сам бы подумал, а стоит ли лезть в пасть неизвестному и непонятному здешнему дьяволу, но теперь, побуждаемый новой идеей своей избранности, упорно перебарывал приступы усталости и мистического страха, которым веяло от персидского диалога. Перебарывал и решительно двигался вперед.
Переночевали у небольшого костра. Перекусили черствыми лепешками. Под покровом ночи нытье и причитания стали менее отчетливыми, а после и вообще заменились всхлипами.
Хозяин и слуга по очереди сторожили своих ценных пленников.
Перед рассветом Лако, сменяя бывшего комтура, сказал, что окружающие горы не кажутся ему необитаемыми.
– Да, я тоже обратил внимание на следы овечьей отары.
– И еще верблюды. Несколько тряпок, потерянная бусина. Время от времени здесь проходят небольшие караваны.
– Ну, это мы и так знаем, ведь он, – указательный палец метнулся в сторону Симона, – не раз путешествовал сюда. Уж, наверное, не пешком.
– Да, господин.
Утром двинулись дальше. Горы по-прежнему не казались гостеприимными, серые обнаженные камни, редкая, осторожная на вид растительность. Вьющийся над головой стервятник. Внимательный взгляд то и дело наталкивался на следы, обычно оставляемые караванами. Небольшими и состоящими скорее из мулов, чем из верблюдов. Если последний является кораблем пустыни, то мул – лучшее средство транспортировки поклажи в бесшумно бушующем море каменных волн.
Все указывало на то, что скрытая в горах южной Каппадокии таинственная крепость под названием Рас Альхаг, соединена с миром довольно оживленной тропою и путешествующие по ней не считают нужным очень уж скрываться.
– Все, – заявил вдруг Симон у подножья высокой скалы, возле которой делал резкий поворот небольшой прохладный ручей.
– Что «все»? – удивился Арман Ги.
– Дальше дорога мне неизвестна.
– Почему?
– Потому что я доставлял свой «товар» до этой скалы, и здесь меня ожидали слуги Черного магистра.
– Черного магистра?
– Да, так зовут хозяина Рас Альхага.
Арман Ги огляделся, стараясь определить путь дальнейшего путешествия.
– Так ты сам не видел никогда этого Черного магистра?
– Нет.
– Кто же тебе платил деньги?
– Никто, никогда мне никаких денег не платил.
– Не понимаю, зачем ты тогда занимался тем, чем ты занимался.
– Я слуга моего господина. Видимо, кто-то рассчитывался с Нарзесом прямо в Халебе.
– Но с кем-то ты здесь все же встречался?
– Да, с людьми Черного магистра. Но я никого не видел в лицо.
– Почему это?
– Они прятали свои лица под покрывалами.
Арман Ги сплюнул.
– На этом Востоке все считают своим долгом прятать лицо. Я сначала думал, что это только кипрская мода.
Симон пожал плечами и не стал комментировать это замечание бывшего комтура.
– А откуда ты узнавал, в какой день и в какой час ты должен оказаться здесь с грузом, или, как ты говоришь, с «товаром»?
– Об этом мне говорил Нарзес.
– А ему кто сообщал?
Симон развел руками.
– Нарзес был знаком с Черным магистром?
– Не знаю. Навряд ли.
– Что за неуверенность в твоем голосе?
– Хозяин делился со мною далеко не всеми своими тайнами. Я не знаю, был ли он знаком с властителем Рас Альхага.
– Говоря по совести, это неважно. Был Нарзес приятелем этого Черного магистра или не был, мы все равно отправимся дальше.
Евнух криво ухмыльнулся.
– Но я действительно не знаю дороги.
– Ты не мог не видеть, в какую сторону угоняют тех, кого ты сюда доставил.
– Мог. Люди под покрывалами требовали, чтобы я уходил первым. И не оборачиваясь.
Арман Ги пожевал губами.
– Сколько лет, говоришь, ты занимался своим подлым ремеслом?
– Почти семь.
– За это время должна была протоптаться тропа, хотя бы и в камнях.
