Хозяин и слуга утерли пот со лба.
Брат склонился, рыдая, над братом.
Глава семнадцатая. Авиньон
И словно на вселенском троне,
Воссядет папа в Авиньоне.
Отсюда обозрит спокойно
Все то, что зрения достойно.
Благословит он без смущенья
Все, что достойно восхищенья.
Подаст отсюда помощь верным,
Отпор врагам неимоверным,
Врагам Христа и душам грешным,
Любым, земным или нездешним.
Для короля, народа, клира
Звучат слова из центра мира.
Авентин де Ламондуа
– Вы?! – удивление Климента V было искренним, хотя, по размышлении, вряд ли в свете могло быть что-то способное удивить наместника Бога на Земле.
Кардинал де Прато смиренно приблизился и смиренно же поцеловал руку Его Святейшества. За протекшие годы, а их было числом пять, он изменился мало. Все так же был сух, землист цветом кожи, скуп в движениях и прост в одежде. Папа же изменился заметно, образ жизни, весьма далекий от подвижнического, сказался на его облике. Мешки под глазами, желтый отлив белков глаз, одышка. Даже в сидячем положении дыхание первосвященника было затруднено. Де Прато окинул его понимающим взглядом, в котором было мало участия.
За стенами авиньонского дворца стояла поздняя осень, в покоях Его Святейшества, несмотря на пылающую, «пасть» камина и десяток переносных жаровен, расставленных по углам, было прохладно. Климент кутался в подбитую мехом полость, с лица не сходило, недовольное выражение.
– Представляете, какие холода! Что-то будет зимой, – не удержавшись, посетовал он.
Кардинал не отреагировал на эту жалобу. На нем была простая суконная хламида без всяких украшений и утеплений, и он не испытывал никакого неудобства.
– Холод не вокруг нас, Ваше Святейшество, а внутри.
Папа брюзгливо поморщился.
– Знаю, знаю я эту вашу страсть к поучениям. А как умный человек вы должны были бы знать, что путем говорения правильных слов еще никому не удалось помочь.
Де Прато сухо поклонился.
– Лучше уж говорите о деле. Ведь не без дела же вы явились сюда.
– Разумеется, с делом, Ваше Святейшество.
– Ну, так я жду.
– У меня к вам два значительных известия.
– Я не буду за вас решать, с какого вам лучше начать, – недовольно пробормотал Климент V и, выпростав руку из-под полости, потянулся к бокалу, стоявшему рядом на изящной кипарисовой подставке.
– Умер император.
Рука папы застыла в полете. Он невольно прищурил один глаз и с надеждой спросил:
– Константинопольский?
– Нет. Умер Генрих VII, император Священной Римской империи. Это произошло неделю назад в Сиенне.
Климент V откинулся на спинку своего высокого кресла, что-то огорченно шепча про себя. Отчетливо выделить что-то в потоке этого тихого сетования можно было лишь слова «опять все сначала».
– Все сначала, да простит меня святой Франциск.
Де Прато ответствовал понимающим молчанием. Он даже не спросил, почему воскликновение отнесено именно к этому святому.
Климент, тяжело и раздраженно вздохнув, вдруг проговорил:
– А почему вы никогда не извещаете о своем приезде, почему вы всегда появляетесь неожиданно, что это за неуважительная манера?!
Де Прато наклонил голову, он понимал, что отвечать на эти вопросы не требуется. Речь папская запнулась и возобновилась в виде утробного вопля.
– Тардье!
Спустя мгновение явился секретарь Его Святейшества, одновременно куратор его тайной службы. За ним виднелся служка-камердинер с кувшином подогретого вина, на случай, если бокал на кипарисовой подставке опустеет.
– Слушаю, Ваше Святейшество, – ниже, чем обычно, кланяясь, сказал секретарь.
– Пошел вон! – крикнул ему папа. И в смущенно удаляющуюся спину добавил: – Бездельник.
Потом Климент V опять обратился к кардиналу:
– Когда умер? Неделю назад?
– Да, Ваше Святейшество.
– Это невообразимо, никто ничего не хочет делать. Они думают… Ладно, де Прато, это мы оставим. Теперь вот о чем. Надежные ли у вас источники?
– Более чем.
– Более чем что?
– Генрих Люксембург отдал Богу душу у меня на руках. И вот я здесь.
Папа заныл, как от зубной боли.
– Вы правы, Ваше Святейшество, все сначала, но вы ошибаетесь, думая, что все будет, как в прошлый раз.
Климент V поморщился.
– А теперь объясните, что вы имели в виду.
– Последний месяц я провел при императорском дворе, но отнюдь не оставлял своим вниманием двор королевский.
– И?
– И могу с уверенностью сказать, что расклад сил и интересов там совсем не таков, как пять лет назад.
Папа все же отхлебнул вина.
– А каков?
– Процесс – вы понимаете о чем идет речь – процесс, который я считал топчущимся на месте…
– Что с ним случилось, с этим процессом?
– С ним ничего, Ваше Святейшество, – улыбнулся едва заметно де Прато, – все изменения произошли вокруг него.
– Не ходите вокруг да около.
– Даже неистовый Ногаре счел нужным отстраниться от прямого ведения дела. А ведь он, как цепной пес, держал своими клыками Орден за глотку.
– Это мне известно.
– Теперь все полномочия переданы церковному суду и главным куратором стал архиепископ Парижский.
– Брат этого выскочки Ангеррана де Мариньи?
– Да, Ваше Святейшество.
– Эти Мариньи не много ли власти там себе взяли?
– Примерно так же думает и брат короля, Карл Валуа. И если еще вчера мало кто поддерживал этого крикуна и вертопраха, то теперь он находит все новых сторонников. Многие владетельные лица недовольны засильем простолюдинов. Их раздражает сама идея городских ассамблей. Я получаю подробные отчеты на сей счет. От Жерара де Лендри и Гуго де ла Селя.
Климент снова отхлебнул вина.
– А Филипп, он какую роль играет во всей этой истории? Сейчас?
– Это самая большая загадка, Ваше Святейшество.
– То есть?
– Король живет почти безвыездно – только на охоту – в замке Мобюиссон под Понтуазом.
Папа нервно рассмеялся.
– Филипп Красивый, удалившийся от дел, – скорее я поверю в горячий снег или в то, что человек может летать по воздуху.
Кардинал кивком головы показал, что он придерживается такого же мнения.
