«Все они шли с попутным ветром быстро, поминутно и поочередно осыпали наши корабли и фрегаты Ханыкова полудействительными, полушальными залпами. На наших кораблях действуют по ним точно так же из орудий, но почти безвредно, так как в самом тяжелом ослепительном дыму, перемешанном с клочьями обгоревших картузов и пыжей, носившихся в воздухе, шведские суда появлялись перед нашими внезапно и исчезали, как призраки». – Так опишет позднее картину происходившего в тот день историк.
Спустя некоторое время к отряду Повалишина наконец-то подошел линейный корабль «Константин», но ему не повезло. «Константин» был сразу засыпан ядрами с проходящих мимо него шведских судов. Корабль сразу потерял две брамстеньги. Затем «Константин» потащило на каменную мель, от которой он едва увернулся. Со шведами он уже перестреливался к этому времени только погонными пушками.
К девяти часам общая картина проясняется, и она далеко не в нашу пользу. Уже почти половина шведского флота вырвалась на открытый плес и находится вне наших пушек, при этом мы никого так и не остановили. Однако затем картина кардинально меняется.
Вначале в непроницаемом дыму сбивается с пути линейный корабль арьергарда «Регина Елизавета-Шарлотта» и выскакивает на камни острова Ренье. Буквально через несколько минут не вписывается в поворот 64-пушечный «Эмгейтен», вылезает килем на северную оконечность острова Пассалоды. Шведский флот идет столь кучно, что следующий сразу за «Эмгейтенем» 74-пушечная «Ловиза-Ульрика» не успевает отвернуть и выскакивает на камни борт в борт с передним мателотом. После этого начинает твориться что-то невообразимое. На камни один за другим выскакивают фрегаты «Упланд» и «Ярославец», коттер, две галеры и три транспорта.
Увы, но только тогда, когда большая часть шведов была уже на свободе, Чичагов отдал приказ отрядам Круза и Лежнева обрубать якоря и спешить на помощь Повалишину. Разумеется, они сразу же устремились на перехват противника. Но, увы, время было потеряно.
* * *
В половине десятого утра главные силы под началом самого Чичагова начали обрубать свои канаты и вступать под паруса. К этому времени мимо отряда Повалишина проходили уже последние шведские суда арьергарда. За ними уже подходили суда северного отряда, прикрывавшие фарватер у Крюсерорта. Все шествие шведов замыкал тяжелый фрегат «Земира» и корабль «Эникхетен». У них на бакштове три начиненных смолой и порохом брандера – прощальный привет от короля Густава. На подходе к кораблям Повалишина брандеры были подожжены. Однако шведов подвела спешка. В неразберихе прорыва на «Эникхетене» забыли в последний момент обрубить канат, соединяющий его с уже горящим брандером. Когда же линейный корабль? набирая ход, дернул брандер, тот налетел на «Эникхетен» и сцепился с его бизань-русленем. Отцепить брандер уже не успели, а потушить тем более. В несколько минут пламя перекинулось на снасти и ванты «Эникхетена». На корабле началась настоящая паника. Кто просто метался по палубе, кто бросался за борт. Потеряв управление, «Эникхетен» на всем ходу навалился на свой передний мателот – фрегат «Земиру». Едва корабли сошлись бортами, как огонь с «Эникхетена» верхом перекинулся и на фрегат. Теперь уже, сцепившись в единый клубок, пылали сразу три судна. До развязки оставалось совсем немного. Впрочем, влекомая ветром вся эта горящая масса неслась на наши «Владислав» и «Пантелеймон». От жары пушки на шведских судах палили сами собой и ядра летели в наши корабли. Момент был критический. К счастью, у «Владислава» к этому времени уже были перебиты шпринги. Наскоро отданный канат быстро выбежал из клюза и «Владислав» успел отскочить в сторону от горящей шведской братии. Теперь в непосредственной близости от гигантского костра оставался «Пантелеймон». Однако, не доходя нашего корабля, «Эникхетен» со страшным грохотом взлетел на воздух – это огонь достиг крюйт-камеры. Через несколько мгновений разом взорвались фрегат и брандер. Сила взрыва была такова, что, казалось, содрогнулся небосвод. Горящие обломки засыпали наши корабли, но, к счастью, обошлось без пожаров. Умопомрачительное аутодафе стало заключительным аккордом прорыву шведского флота.
Из воспоминаний адмирала А. Шишкова: «Ужас пожара превосходит на море всякое бедствие и разве ту имеет выгоду, что недолго мучит, и скорее, чем погибель сокрушаемого бурею корабля, приносит смерть. Многие смоленые на корабле снасти и другие вещи, мгновенно возгораясь, распространяют повсюду пламень, который, проникнув до порохового погреба, страшным образом разрушает корабль, бросая верхние части его на воздух, а нижнюю опуская на дно моря. Мы смотрели на сие пагубное зрелище в трубы, и с трепещущим от соболезнования сердцем видели, как на каждом из них отчаянные люди, высыпав и, так сказать, прильнув к бокам корабля и висящим с кормы лестницам, ожидали между огнем и водою последнего своего часа».
Со спущенных на воду шлюпок вылавливали оглушенных и обгоревших шведов, но живых осталось немного, большинство погибли.
За взорвавшимися судами шли еще два концевых брандера, но команды с них в панике сбежали. Наши призовые команды отвели брандеры в сторону и выбросили на отмель.
Тяжкой оказалась доля бомбардирского судна «Победитель», мимо которого прорывался гребной флот шведов. В течение шести часов он, потеряв обе мачты, вел бой с прорывавшимися мимо судами, потопив три галеры и пленив одну. Пройдя первую линию русских кораблей, гребной флот разделился на четыре колонны. Самые крупные суда – гемамы, турумы, удемы – пошли вместе с линейными кораблями, самые мелкие – иолы и баркасы – двинулись кто вдоль берега к «северному» входу в шхеры, кто мимо острова Малый Фискар – к их «южному» входу. Основная же часть гребного флота под началом самого короля, попав под огонь нагонявших их наших линейных кораблей, пошла южнее островов Большой Фискар вслед за линкорами и фрегатами. В ходе этого почти четырехчасового прорыва галерный флот потерял пленными галеры «Гернпрейс» и «Палмштерна», брандер «Наго», транспорт «Виколанд» и еще десяток вымпелов потопленными. Но самые главные драматические события для шведов были еще впереди.
Как это ни обидно осознавать, но шведский флот вырвался из западни, причем с не слишком большими потерями. Виной тому была нерасторопность Чичагова и его странная бездеятельность. Когда пленные шведские офицеры говорили, что если бы мы поставили на северных мысах хотя бы две батареи, то находящиеся рядом их корабли непременно бы погибли, а остальным не оставалось ничего, как сдаться. Говорят, что, слушая эти речи, наши офицеры плакали от досады…
Генерал-аншеф Салтыков впоследствии писал письма на Чичагова, обвиняя того, что адмирал не желает ставить батареи на прикрывающих выход островах батареи. Чичагов оправдывался тем, что толку от этих батарей не было бы никакого, так как шведы, увидев их, пойдут другими фарватерами, а перекрыть батареями все фарватеры и все острова просто невозможно.
Сам Чичагов впоследствии обвинит в медлительности командующего арьергардом Мусина-Пушкина, корабли которого слишком поздно подошли на помощь Повалишину. В свою очередь, Мусин-Пушкин обвинял Чичагова, что тот слишком поздно дал ему сигнал идти на выручку, и он просто не успел. Итог спору положила Екатерина. За Выборгское сражение награды были весьма щедрыми, но офицер арьергарда наград почти не получили.
