Тем временем шведские галеры попали в шторм, перепутали место и высадили солдат совсем не там где надо. Командующий галерами – контр-адмирал Эренсверд – попался на нехитрую уловку. Наши с берега дали условных два выстрела из пушек. Шведы, поверив, что на берегу свои, начали высадку. Разумеется, тут же попали под картечь. Потери были большие, многие утонули, а те, кто добрался до берега, сразу сдались. Однако флотилия была цела, и король велел Эренсведру ворваться в Фридрихсгамскую гавань, чтобы бомбардировать крепость с моря.
Но Слизов шведов опередил. 14 июля он вошел в Фридрихсгамскую бухту. Мусин-Пушкин был его прибытию рад несказанно:
– Помоги, Петруша! Не дай шведам закидать нас бомбочками, оборони!
– Шведов я не боюсь и с ними охотно переведаюсь! – отвечал Слизов. – Надеюсь, что их будет не больше десятка на одного!
– Ты меня хоть от малого набега оборони! – кивал генерал-аншеф.
Чрез два дня показались и шведы. Голова колонны медленно выплыла из-за гранитных утесов Свенкзунда. Стоя на палубе и втиснув глаз в окуляр зрительной трубы, Слизов, затаив дыхание, считал неприятеля и, чем больше считал, тем больше мрачнел. Только в авангарде у шведов было более четырех десятков вымпелов, включая фрегаты, а вдали за скалами острова Муссала виднелся еще густой частокол мачт корбедаталии и арьергарда. Перед ним был весь шведский гребной флот! Куда ему с восемью каиками, которые и так едва на волне держатся, против такой армады выстоять? Тут выходило не по десять на одного, а по все тридцать! Теперь надо было уже думать не об отражении нападения, а о том, как спасти от полного истребления сам отряд. Вида, однако, капитан 1-го ранга не показывал, оставаясь бодрым и деятельным, как всегда.
– Поднять сигнал на отход под защиту выборгских батарей! – велел он.
Полугалеры медленно разворачивались на фарватере. Не слишком обученные гребцы неравномерно опускали весла.
Сам же Слизов храбро остался на месте, прикрывая отход своих каиков.
– Ну, – перекрестился он и махнул своим комендорам. – Пали!
Первые же ядра легли около форштевней передовых шведских галер. Вторые уже дырявили борта, а третьи рушили мачты и рвали ванты. В это трудно поверить, но одна-единственная маленькая полугалера-каик, остановила весь шведский гребной флот с королем во главе! Передовые шведские удемы и турумы, не ожидавшие столь сильной и меткой прелюдии, разом отвернули в стороны, не пытаясь преследовать отходящих. Так, прикрывая свой отряд, Слизов и отошел к Выборгу.
Даже наблюдавший с берега за происходящим Мусин-Пушкин признал:
– Иш, храбрец какой! Я уж думал конец флотскому, а он и лодки спас, и сам вывернулся! Пишите представление на крест Георгиевский!
Забегая вперед, скажем, что ордена Слизову, разумеется, Адмиралтейств-коллегия не дала.
– А за что давать-то? – возмущались чиновники адмиралтейские. – За то, что от шведов убег, так не велика заслуга! Вот ежели бы он шведов разбил, да короля ихнего из воды отпорником выловил, тогда другое бы дело!
Впрочем, Слизов не обиделся. В первый ли раз его наградами обходят?
В Выборге полугалеры слизовские тоже долго не задержались и были отозваны в Петербург, где поставлены на прикол, так как никакой боевой ценности не имели и могли в любой момент просто утонуть. Команды отправлены были на комплектацию вооружающихся линейных кораблей. Самому Слизову было велено ждать нового назначения. Однако мы с героическим капитаном 1-го ранга надолго не прощаемся.
А под Фридрихсгамом все время шли ожесточенные стычки. В один из дней шведы даже прорвались к форштадту, но были отброшены в штыковой контратаке. В отряде, защищавшем крепостное предместье, дрался и Александр Чесменский, 25-летний подполковник, храбрец и отличный малый. Отцом его был граф Алексей Орлов, а матерью, по слухам, таинственная княжна Тараканова.
Комендант крепости генерал Левашев (тот самый, что перепоручил императрице всех своих законных и незаконных детей) поджег предместье и, запершись в цитадели, решил ждать выручки из Выборга, куда предусмотрительно удалился главнокомандующий Мусин-Пушкин. Получив письмо Левашева с просьбой о помощи, Мусин-Пушкин обиделся.
– Ишь, чего захотел, сам сидит за стенами гранитными, а мне кричит, чтобы я его выручал! Нам сейчас уже не до бастионов фридрихсгамских. Густав вот-вот десант у Выборга высадит, а потом того и гляди и на Питер двинет, чем мне его тогда отбивать! – вздыхал генерал-аншеф, подсчитывая свои немногочисленные силы.
24 июля шведы сгрузили на берег осадные пушки. Вплотную к крепости подошли и канонерские лодки. Началась усиленная бомбардировка Фридрихсгама. Генерал Левашев, выглядывая в средневековую бойницу, прикидывал:
– Ежели только палить будут, то глядишь, недельку-другую еще и продержимся. А вот коль на штурм рванут, то часа на полтора нас и хватит, а потом шпагу в руки – и помирай геройски!
В один из дней генерал проснулся от непривычной тишины. Выглянул в бойницу – вокруг крепости пусто, ни шведов, ни их пушек. Глянул на залив – тоже пусто, лишь на горизонте паруса удаляющихся судов.
– Не может такого быть! – протер глаза генерал. – Не иначе привиделось!
Ущипнул себя, снова выглянул, нет, все так и есть! Послал разъезды. Вернувшись, казаки доложили, что на двадцать верст вокруг крепости нет ни одного шведа.
– Чудеса, да и только! – подивился Левашев. – Не иначе, как Божья Матерь заступилась за нас, грешных!
И заплакал.
Откуда было знать генерал-майору, что нынче королю Густаву было уже не до его крепости.
Глава пятая. Заговор в Аньяло
Утром 22 июня в шведском лагере севернее Фридрихсгама не пробила побудочная пушка. Спящих, однако, не было. Солдаты и офицеры уже давно толпились у штабных палаток в ожидании подробностей только что полученного известия о морском сражении при Гогланде и бегстве герцога Карла в Свеаборг.
– Метили в Петербург, а оказались в Гельсингфорсе! – злословили одни.
– Пока в Гельсингфорсе, но скоро русские доберутся и до Стокгольма! – подхватывали вторые.
– Ясно одно, что вся королевская авантюра уже оборачивается нам поражением! – делали вывод третьи.
В тот же день командиры Абосского и Бьернеборгского пехотных полков отослали донесение Густаву Третьему, что их солдаты не желают идти в бой. Получив бумагу, король был несказанно удивлен и, бросив все, верхом прискакал в лагерь. Не владея финским языком, он говорил с выстроенными полками через переводчика. Ответ угрюмых финских бородачей поверг Густава в уныние еще больше. Солдаты, как оказалось, и не помышляли отказываться воевать и клялись королю в своей верности.
– Я ничего не понимаю! – обратился Густав Третий к своему адъютанту.
Барон Лантингаузен, успевший к этому времени уже кое-что выяснить, отвел короля в сторону:
