Но Чернышев адмирала не простил и в запале даже отказал ему в выдаче новых адмиральских флагов взамен изношенных. Чичагов отнесся к этому с пониманием:
– Ладно, с меня не убудет, ежели я и с дырявыми хоругвиями поплаваю, может, хоть сие немного успокоит их сиятельство!
Более флоты в этом году друг против друга не противоборствовали. Шведы ограничились только тем, что один раз выслали легкий на ходу фрегат, чтобы тот спровоцировал за собой погоню, завел наши суда на камни, но хитрость была разгадана, фрегат опять загнали в порт, но никто на каменья не вылез.
Уйдя в Ревель, оставил в море дозорный отряд капитана Лежнева, на судах которого еще была вода. Попав в шторм, корабли получили течи, отливались помпами и ушатами, но справились. По пути прикрыли плывущиий из Риги в Финляндию караван галиотов с хлебом для армии.
В первых числах ноября к Ревелю подошло шведское судно, привезшее захваченных по ошибке семерых крестьян. Шведский капитан усиленно рвался самолично прибыть в город и передать крестьян нашему начальству.
– Еще чего! – покачал головой Чичагов. – Нам еще лазутчиков не хватало! Шведа никуда не пускать, ни о чем не разговаривать, поблагодарить и ручкой в разлуку помахать!
Походив туда-сюда по рабочему кабинету, Чичагов внезапно остановился:
– А зачем шведам вызнавать про Ревель? Уж не хотят ли они заявиться сюда на будущий год? А что, удобно – мы еще только лед отколупываем, а они уже тут как тут!
* * *
Все это время, сменивший Шешукова Глебов успешно отбивался от шведов у Гангута. Особенно удачно палила по ним установленная на берегу батарея. Не видя другого выхода, шведы использвовали старую петровскую переволоку у Лапивика, где ширина перешейка составляла лишь две версты. С одной стороны суда разгружали, грузы тащили где на плечах, где лошадями, а на другой снова грузили на суда. Работа это была изматывающа, и толку от нее было немного.
В один из дней против нашей батареи выдвинулись сразу три галеры и полтора десятка канонерок майора Кремера с запада и галера с четярьмя канонерками с востока. Бой продолжался более четырех часов. Наконец шведы не выдержали и бежали – одни к Барезунду, другие к Свеаборгу. Мы потерь не имели вовсе.
Спустя несколько дней противник снова повторил атаку на батарею и на наши корабли. Бой длился с утра до самой темноты. Помогая батарее, северный и западный проходы оборонял линейный корабль «Европа» Якова Сукина. Командир «Европы» был знаменит тем, что в свое время обложил матом нахамившего ему вельможу, за что и провел потом полгода в матросах. В бою Сукин был смелый до дерзости. Матросы его любили, мол, из наших, из матросов!
В течение целого дня «Европа «отчаянно отбивалась от двух десятков неприятельских судов. По линейному кораблю шведы лупили калеными ядрами. «Европа» дважды загоралась, но пожары всякий раз тушили. К ночи неприятель был отбит и отступил.
– А не пугай сокола вороной! – усмехнулся устало Яков Сукин, вытерев платком пороховую сажу со лба. – Уф, ну и денек сегодня выдался!
Позиция, как и прежде, осталась за нами. Глебова запросили, удержит ли он позицию впредь. Капитан 1-го ранга ответил ревельскому посланцу так:
– Опасности для себя не предвижу, в помощи не нуждаюсь, за то, что не пропущу в Финляндию ни одного судна, ручаюсь головой!
Тем временем вице-канцлеру снова пришло письмо от Воронцова, в котором посол требовал дать случай отличиться своему протеже Джеймсу Тревенину. Теперь уже проталкиванием англичанина к контр-адмиральскому чину озаботился сам Безбородко. Из Петербурга было велено немедля создать для Тревенина легкий отряд и послать его к Гангуту.
Повеление о назначении англичанина было написано в столь изысканном стиле, о котором никогда не мечтали не то что русские капитаны, но и русские адмиралы: «…Именем нашим объявите означенному капитану Тревенину, что поручение ему толь знатной эскадры и толико важного дела есть знак Нашей особливой доверенности к его ревности, мужеству и знаниям; и что исполнение возлагаемого на него с успехом и пользой для государства нашего послужит к его возвышению и умножению Нашего отличного Монаршего к ему благоволения».
В Царском Селе ожидали от англичанина чуть ли не новой Чесмы. Помимо Тревенина к Гангуту был послан и вице-адмирал Круз, которому снова дали в подчинение несколько судов.
Но дальше случилось не так, как задумывалось. Едва прибыв к Борезунду, Тревенин посадил на камни новейший линейный корабль «Северный Орел». Снять его не удалось и «Орел» был разбит волнами. Успели снять только команду и часть пушек. Со шведами случилось лишь несколько дальних перестрелок.
А уже перед самым убытием на зимовку Тревенин умудрился посадить на камни между островами Нарген и Вульф уже почти весь свой отряд: корабли «Александр Невский», «Родослав» и фрегат «Гавриил», И если, «Невский» и «Гавриил» после долгих мучений все же с камней стащили, то флагманский «Родослав» так и не смогли. Штормовые волны в несколько дней разломали корабль надвое, а еще через пару дней с «Родославом» все было кончено.
На флоте печально иронизировали:
– За всю кампанию нами потеряно два корабля, да не в бою, а по дурости. И разбил их протеже вице-канцлера, так сказать, оправдал высокое доверие!
Никакого наказания Тревенин, разумеется, не понес. Безбородко с Воронцовым по-прежнему спали и видели своего любимца адмиралом, мечтая отдать ему весь Балтийский флот. Но после такого конфуза об адмиральстве нельзя было и думать. Более всего представителей иностранной партии печалило то, что, узнав о бездарной потере сразу двух кораблей, к англичанину охладела императрица. Тем более оказалось, многие из былых заслуг Тревенина дутые. Выяснилось и то, что англичанин участвовал в кругосветном плавании Кука, но не в качестве офицера (как он всем говорил), а в качестве… юнги.
Сам Тревенин потерей кораблей не особо печалился:
– Судьба сыграла со мной шутку и я здесь совсем ни при чем!
А чтобы ни у кого в том не было сомнений, тут же настрочил донос на Чичагова.
Узнав о доносе, адмирал изумился:
– Я, что ли, корабли на камни загоняю, вот еще шутник выискался!
Но начинать склоку не стал.
Впрочем, сам Тревенин в Ревеле не задержался, а почти сразу, сославшись на приглашение вице-канцлера, укатил в Петербург.
Едва Чичагов привел свои корабли в Ревель, как из Петербурга полетели возмущенные письма, требовавшие снова идти в море искать шведов.
– Там никого нет, шведы сидят в Карлскруне и до следующего года оттуда не вылезут! Чего без толку шататься по штормовому морю и ломать корабли! – отбивался адмирал.
Но его никто не слушал. Поняв, что плетью обуха не перешибить, Чичагов опять вывел флот в море. Этот поход остался в истории нашего флота ничем не примечательным. Шведы, разумеется, из Карлскруны так и не вылезли. Зато наши сразу угодили в полосу штормов. Целый месяц непрерывных шквалов привели к тому, что командиры начали один за другим поднимать сигналы бедствия. «Всеслав» и «Ярослав», Святой Петр» и «Саратов», «Победослав» и «Прямислав» – все текли и теряли рули.
