В ответ с нашей стороны тоже помахали своими шляпами. На том и расстались.
На севере Финляндии барон Стединг периодически высылал против корпуса Шульца небольшие дозорные отряды для удержания выгодных мест и отвлечения наших сил.
Однако Шульц столь бездарно маневрировал, что в конце концов оказался окруженным шведами. Вначале попал под огонь шведских пушек авангард полковника Толя. Потом почти одновременно с левого фланга прямо из болота ударили главные силы шведов, и в довершение всего в тылу появился диверсионный отряд полковника Грининберга. Корпус дрался в полном окружении. Особо тяжело было от шведских пушек, которые выкашивали ряды наших солдат картечью, но о сдаче в плен речи не было. Шульц пошел на прорыв. Бой был кровавым, но прорваться удалось потеряв часть артиллерии. Оторвавшись от противника, наши укрепились на новых позициях. Убитых было за полтысячи, раненых в три раза более того. Ранен был и сам Шульц. Однако общего положения в Финляндии это не изменило.
* * *
В начале зимы капитан Сергей Тучков поставил на острове батарею, а затем надо было уже думать о том, как зимовать. Поставленные на голых камнях палатки продувались насквозь. Не было ни зимней одежды, ни дров. Тучков вспоминал: «Бригадир Слизов часто нас посещал и для сохранения здоровья людей велел отпускать им двойную морскую порцию водки и пива. Не забывал также и с офицерами делиться своим погребом». Что ж, Слизов и здесь оставался самим собой!
Однако вскоре ударил мороз, и даже водка перестала помогать. Теперь офицеры и матросы целыми днями сидели в палатках, тесно прижавшись, друг к другу и стучали зубами. За тонким брезентом завывала пурга. Было предельно ясно, что если не принять меры, то через пару недель на каменной скале останутся лишь окоченелые трупы. Когда пришла очередная шлюпка с продуктами, он написал записку Слизову, прося разрешения прибыть для доклада. На следующей шлюпке пришло разрешение. Оставив за себя младшего офицера и надев на себя все, что только было можно, Тучков спрыгнул в шлюпку. До Фридрихсгама путь немалый – 28 миль, но повезло и ветер был попутный. Шлюпочный унтер-офицер поставил парус, посему шли быстро, лишь прятали лица от морозного ветра. Однако вскоре налетел снежный заряд, и шлюпка неслась в темноте неизвестно куда. Когда же вдалеке показался берег, решили не рисковать и приставать. Вскоре дно заскрежетало о прибрежные камни. Команда осталась в шлюпке пережидать метель, а Тучков, нахлобучив на голову треуголку, отправился искать дорогу в крепость. Бредя по колено в снегу он в конце концов набрел на деревянные надолбы. Перевел дух. Надолбы окружают крепостной гласис, значит, цель близка. Побродив еще, нашел и крепостные ворота, которые были, разумеется, наглухо заперты. Начал стучать. На стук откликнулся часовой.
– Кто там?
– Свои!
– В такую погоду свои дома у печки сидят!
– Я офицер! Позови караульного начальника!
Спустя некоторое время со стены свесилась голова в треуголке:
– Кто таков и какого рожна надобно в такую непогодь?
– Я капитан Тучков и хочу пройти в крепость!
– Эти ворота заперты. Для прохода оставлены другие. Идите к ним.
Тучков ужаснулся, понимая, что до следующих ворот у него просто не хватит сил дойти. Надо было что-то делать, и капитан решился на обман:
– А ну отворяй такой-сякой! – закричал он, подняв голову. – Я курьер, присланный от самой императрицы с самыми важными депешами!
– А к кому именно депеши? – спросили сверху недоверчиво.
– К инженеру-полковнику Лаврову! – назвал капитан первого, кого вспомнил из фридрихсгамских начальников.
Наверху вполголоса посовещались. Потом ворота заскрипели и приоткрылись. Караульный прапорщик откозырял курьеру и дал Тучкову солдата с фонарем, чтобы проводил до квартиры полковника. Лаврова Тучков знал шапочно, тот некогда служил в команде у его отца. Когда пришли, полковник уже изволил почивать. Солдат, постучав в дверь, доложил:
– Курьер от императрицы!
Надо ли говорить, что через минуту Лавров был на ногах, не каждый день полковникам царицы письма пишут! Обледеневшего Тучкова пустили в дом. Полковник прибывшего не узнал и долго не мог понять, зачем императрица прислала к нему курьера. Наконец, немного согревшись, Тучков смог говорить и рассказал Лаврову про свой обман. Тот посмеялся, велел налить страдальцу горячего пуншу и приготовить постель. Тем временем исправный караульный офицер уже доложил о прибытии курьера из Петербурга коменданту крепости. Тут уже за Тучкова заступился Лавров, и все сошло с рук. Следующим утром Тучков доложил о ситуации на острове Слизову. Тот сразу же послал барказ снимать со скалы людей и пушки.
На следующий день вся рота была уже в крепости. При перекличке из двухсот человек бомбардиров, с кем Тучков начинал компанию, в строю было лишь шесть десятков. Остальные полегли при Роченсальме да лежали по госпиталям с разными хворями. А вскоре пришла бумага – вести роту в Петербург на переформировку. Собрали свой скарб и побрели.
Столица встретила измученного артиллерийского капитана массой новостей. Много всякого говорили о французской революции. Столичные дамы носили теперь волосы до плеч, завитые на концах и обнажающие шею. Это называлось прическа «а ля Титус» в память казненных на гильотине. На артиллерийского капитана буквально обрушился вал всяческих новостей. Не мудрено, что Тучков, отдохнув у родителей, поспешил и на собрание любителей словесности, чтобы узнать, что новенького произошло и там. Встретили его с радостью. Разговоры велись теперь уж не столько о стихосложении, сколько о Французской революции, о матринистах и иллюминатах. Вполголоса поговаривали, что ныне все сходки запрещены. Затем член собрания Александр Радищев вручил каждому свою только что изданную книгу «Путешествие из Петербурга в Москву».
– Сия книга есть ода вольности российской! – сказал он Тучкову, на форзаце свою подпись ставя.
И процитировал:
О вольность! Вольность дар бесценный!
Позволь, чтоб раб тебя воспел…
Подарок все одобрили, обещали книгу прочитать и на следующем собрании свои мнения высказать. На том и разошлись. А спустя несколько дней Тучков узнал, что Радищев за свою возмутительную книгу арестован, сама книга у всех изымается, а всех ее читателей вызывают в Тайную канцелярию. Дошла очередь и до Тучкова. В дом постучал хмурый офицер и велел прибыть к самому начальнику тайной канцелярии генералу Шешковскому.
Отец, узнав об этом, на сына осерчал:
– Не знал я, Сережка, что служба дурь из твоей башки так и не выбила. Знал бы, порол бы чаще! Эх, позор-то какой на мои седины – сын-вольтерьянец!
Мать плакала в сторонке, причитая:
– Господи, может, еще обойдется!
Беседа с Шешковским оптимизма Тучкову, разумеется, не прибавила. Еще бы, все знали, что в подвалах Тайной канцелярии и немые говорить начинают. Домой капитана, правда, отпустили, но велели сидеть там и ждать своей участи. Никакой вины за собой Тучков не чувствовал, но в канцелярии Тайной почему-то думали иначе. Шел он домой по заснеженным петербургским улицам и думал с тоской, что лучше бы сидеть ему в мерзлой палатке на проклятой скале средь моря, чем в пыточной камере у кнутобойца Шешковского.
