Джонатан Свифт. Рисунок XIX в.
Судя по этому высказыванию, Ломброзо был если не чудаком, находившим у всех подряд признаки помешательства, то уж, во всяком случае, был напрочь лишен понимания смысла сатиры. Ведь в современной России, например, олигархи ненасытно накапливают миллионы, миллиарды долларов, тогда как сотни тысяч русских малолеток превращаются в безграмотных бродяжек, наркоманов, проституток. Это ли не пожирание детей бедняков?
Впрочем, у Ломброзо есть и более основательные претензии к английскому сатирику: «Свифт, отец иронии и юмора, уже в своей молодости предсказал, что его ожидает помешательство; гуляя однажды по саду с Юнгом, он увидел вяз, на вершине своей почти лишенной листвы, и сказал: “Я точно так же начну умирать с головы”». До крайности гордый в отношениях с высшими, Свифт охотно посещал самые грязные кабаки и там проводил время в обществе картежников. Будучи священником, он писал книги антирелигиозного содержания… Слабоумный, глухой, бессильный, неблагодарный относительно друзей – так он охарактеризовал сам себя.
Непоследовательность в нем была удивительная: он приходил в страшное отчаяние по поводу смерти своей нежно любимой Стеллы и в то же самое время сочинял комические письма «О слугах». Через несколько месяцев после этого он лишился памяти, и у него остался только прежний резкий, острый как бритва язык. Потом он впал в мизантропию и целый год провел один, никого не видя, ни с кем не разговаривая, ничего не читая; по десяти часов в день ходил по своей комнате, ел всегда стоя, отказывался от мяса. Однако после появления у него чирьев (вереда) он стал как будто поправляться и часто говорил о себе: «Я сумасшедший», но этот светлый промежуток продолжался недолго, и бедный Свифт снова впадал в бессмысленное состояние, хотя проблески иронии, сохранившейся в нем даже и после потери рассудка, еще вспыхивали порою. Так, когда в 1745 году устроена была в его честь иллюминация, он прервал свое продолжительное молчание со словами: «Пускай бы эти сумасшедшие хотя не сводили других с ума!»
Справедлив ли диагноз, поставленный Свифту? Вновь отметим: любые высказывания и события Ломброзо толкует на свой лад, с маниакальным упорством стремясь доказать полюбившуюся идею. Он не замечает других вариантов объяснений.
Скажем, если дерево лишается листьев с вершины, то этим его естественно уподобить лысеющему человеку, а не умалишенному. Чувство собственного достоинства проявляет человек именно в общении с высокими чинами, и в этом отношении поведение Свифта совершенно нормально. Глубоко переживая смерть любимой жены, вовсе не обязательно целыми днями рыдать и стенать. Порой именно труд помогает перенести тяжесть потери. А остроумие (не свойственное Ломброзо) указывает на достаточно здравый рассудок, в отличие от зацикленности на одной идее без критического ее осмысления.
Прослеживая этапы жизненного пути Свифта, трудно усмотреть в них «зигзаги», свойственные людям с неустойчивой психикой. Родился в семье чиновника в городе Дублине, рано осиротел, воспитывался у дяди, богатого адвоката. Учился в богословском колледже, но успехами не блистал. Находясь на службе секретарем у английского вельможи, получил возможность ознакомиться с политической «кухней».
Свифт защитил магистерскую диссертацию в Оксфордском университете и вернулся в Ирландию, где получил приход. В 1696 году вновь вернулся в Лондон и стал публиковать сатирические произведения, едко высмеивая политиков, церковников, государственных деятелей («Битва книг», «Сказки бочки»). Его выступления пользовались большой популярностью.
С 1714 года он становится настоятелем собора в Дублине и через 6 лет начинает работать над бессмертными «Путешествиями Гулливера» (первое издание – в 1726 году). Книга с иронией и сарказмом раскрывает нелепости общественной жизни, где лилипуты мнят себя великанами, лошади порядочней людей, а мудрецы Лапуты пребывают в состоянии задумчивого идиотизма. «Но, пожалуй, скажете вы, палка метлы лишь символ дерева, повернутого вниз головой. Полноте, а что же такое человек, как не существо, стоящее на голове? Его животные наклонности постоянно одерживают верх над разумными, а голова пресмыкается во прахе… И все же при всех своих недостатках, провозглашает он себя великим преобразователем мира и исправителем зла…» Так считал Свифт.
После смерти Стеллы в начале 1728 года (их отношения всегда были, по-видимому, платоническими), его избирают почетным гражданином Дублина. Он продолжает писать сатирические и публицистические сочинения в стихах и прозе. Ему уже идет седьмой десяток, но какие-то признаки безумия у него трудно заметить. После семидесятилетия он действительно утратил творческую активность, а в августе 1742 года его признали недееспособным в связи со старческим слабоумием.
Свою эпитафию написал он двумя годами раньше: «Здесь покоится тело Джонатана Свифта, доктора богословия, декана этого кафедрального собора, где суровое негодование не может терзать сердце усопшего. Проходи, путник, и подражай, если сможешь, по мере сил, смелому защитнику свободы».
Его странности разумнее всего объяснить нелегким трудом сатирика. Он не потешается над пороками, веселя публику, а язвительно бичует их, страдает от несправедливости, смело высмеивает власть имущих, знать и богачей. Это, что называется, смех сквозь слезы.
Свифт порой не выдерживал, вынужден был приспосабливаться к обстоятельствам. Но несмотря на это выглядел «белой вороной», примерно так, как Гулливер, попавший в круг аристократов дивного летающего острова Лапуты:
«Все разглядывали меня с величайшим удивлением. Но и сам я не оставался в долгу у них: никогда еще мне не приходилось видеть смертных, которые вызывали бы такое удивление своей фигурой, одеждой и выражением лиц. У всех головы были скошены направо и налево; один глаз косил внутрь, а другой глядел прямо вверх. Их верхняя одежда была украшена изображениями солнца, луны, звезд вперемежку с изображениями скрипки, флейты, арфы, трубы, гитары…»
Они выставляли себя тонкими ценителями искусств, наук и литературы, изображали чрезвычайную рассеянность и погруженнность в глубокие размышления. Это считалось нормой в высшем обществе лапутян. Нормальный человек выглядел среди них ненормальным, подобно тому, как у лилипутов Гулливер был великаном, а у великанов – лилипутом.
О том, какими существами станут в конце концов выродившиеся представители наиболее развитых цивилизаций, он показывает на примере йеху, ведущих происхождение от одичавших англичан. Эти существа находят удовольствие во всяческих мерзостях, чем резко отличаются от разумных обитателей этой страны гуингнгнмов – лошадей. Йеху прожорливы, жадны, завистливы, злобны, жестоки. Они пресмыкаются перед сильными и угнетают слабых…
Перечитывая «Путешествия в некоторые страны света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей», с грустью убеждаешься, что пороки людей укореняются прочнее, чем добродетели, а разум служит главным образом для оправдания безрассудных поступков.
