Моцарт собирался покинуть Австрию, когда император Иосиф II предложил ему должность придворного композитора – освободившуюся после смерти великого Кристофа Виллибальда Глюка. Пришлось сочинять танцы для балов, маскарадов, комическую оперу «Все они таковы».
По обычаю того времени тексты опер писались на итальянском языке, да и характер музыки во многом соответствовал считавшейся образцовой итальянской школе (духовые сочинения Баха были принципиально иными, предназначенными для пространства храма, а не театральных подмостков). У Вольфганга Амадея была мечта, о которой он рассказал в 1777 году отцу: «И как любили бы меня, если бы я помог подняться немецкой национальной сцене и в области музыки! – И мне это наверное удалось бы». Осуществилась его мечта в 1791 году, когда была поставлена – на немецком языке – его опера «Волшебная флейта».
Часто биографы подчеркивают, что Моцарт жил в бедности, умер в нищете, а потому похоронен в общей могиле. Однако, по некоторым данным, его скромное материальное состояние объясняется не столько тем, что он мало зарабатывал, сколько небрежным отношением к деньгам и большими расходами. Работал он много, проявил свой гений в самых разных жанрах, сочинил 41 симфонию и 27 концертов для фортепиано. Но следует помнить, что, несмотря на недолгую жизнь, он отдал музыке 30 лет.
За последние три года жизни, словно предчувствуя приближение смерти, Моцарт кроме «Волшебной флейты» и множества небольших сочинений создает три симфонии (среди них – «Юпитер») и полный трагизма «Реквием». Этот заказ на заупокойную мессу приводит его в мистическое состояние, вызывает сильное душевное потрясение. Он сообщает в письме: «Мысли путаются, силы слабнут, а образ незнакомца всюду преследует меня. Он постоянно торопит меня, упрекает и требует заказанной работы. Я продолжаю композицию, потому что работа утомляет меня меньше, чем бездействие. Чего мне страшиться? Я чувствую, близок мой час! Близка моя смерть!»
Теперь уже трудно отделить переживания и образы, созданные воображением Моцарта, от происходивших событий, в которых он видел нечто символическое. Можно согласиться с мнением А. С. Виноградовой:
«Потомки, разбирая архивные документы в надежде найти подтверждение или опровержение разным версиям, не способны, однако, воссоздать подлинный диалог Моцарта со Смертью; их обмен репликами был непонятен для чужих ушей; нам доступны лишь обрывки, записанные или слышанные кем-то.
Пусть тайна останется тайной.
Следующим поколениям было завещано бесценное достояние: оперы и симфонии, фортепианные и скрипичные концерты, квартеты, сонаты – словом, вся музыка Моцарта и в ней – его душа, обретшая бессмертие».
Бетховен
(1770–1827)
У Рихарда Вагнера есть рассказ-воспоминание «Паломничество к Бетховену». И действительно, для некоторых людей приобщение к музыке, а потому и к личности Бетховена сродни священнодействию. Он относится к числу тех гениев, сила и глубина творчества которого открываются не каждому.
Людвиг ван Бетховен происходил из семьи профессиональных музыкантов, выходцев из Фландрии. Дед его был руководителем придворной капеллы в Бонне, а отец певчим в ней.
Людвиг рано научился играть на флейте, скрипке, клавесине, органе. Уже в 15 лет он стал помощником органиста капеллы и концертмейстером придворного театра. В 1787 году Бетховен посетил в Вене Моцарта, взял у него несколько уроков и удостоился похвалы маэстро за фортепианные импровизации. Через 5 лет Бетховен переехал в Вену, учился у великого Иосифа Гайдна и с большим успехом гастролировал в Праге, Берлине, Дрездене.
Усиливавшаяся глухота заставила его отказаться от концертной деятельности. А его завораживающие фортепианные сонаты – «Аппасионата», «Лунная» и другие – продолжали (и продолжают) звучать в исполнении музыкантов разных стран и народов.
Бетховенская опера «Фиделио», трудная и для вокалистов, и для восприятия неподготовленного слушателя, не имела большого успеха.
Подлинным титаном, борцом за духовное освобождение человека предстает Бетховен в своих симфониях. Его вдохновляли революционные выступления конца XVIII века. Третью (Героическую) симфонию он предполагал посвятить Наполеону, но когда тот стал императором, композитор отказался от этого посвящения. В 9-й симфонии звучит хор «К радости» на слова Шиллера, призывающий людей объединиться во имя свободы, братства.
Симфонии и увертюры («Эгмонт», «Леонора», «Кориолан») передают горести и радости людей, мучительные переживания и сомнения, жестокие удары судьбы, страх смерти и героический энтузиазм человека, преодолевающего трудности и невзгоды, превозмогающего немощи плоти.
Бетховен подобен Баху простотой своей биографии и полнотой внутренней духовной жизни. Но жил он в другое время, в период «бури и натиска», и был захвачен мощными социальными движениями масс. Не случайно на начало XIX века приходится творчество целого ряда гениев в разных областях человеческой деятельности, у разных народов. Войны за освобождение от иноземной и местной тирании прокатились по Европе, словно завершающий аккорд эпохи Просвещения (в России они отозвались Отечественной войной 1812 года и восстанием декабристов).
Надвигавшуюся глухоту – страшную беду для музыканта! – необходимо было преодолевать творчеством. Перенося на нотные листы музыку, звучавшую в душе, превозмогая несчастье, он совершал подвиг. Об этом, быть может, он и не помышлял, ибо такова природа гения – созидать вопреки всем преградам.
В упомянутом «Паломничестве» Вагнера – искреннем и ироничном – есть проникновенные строки: «Я родился в небольшом городке Средней Германии. Не могу точно сказать, к чему меня предназначали родители, помню только, что как-то вечером я впервые услышал одну из симфоний Бетховена, меня бросило в жар, я заболел горячкой, а выздоровев, стал музыкантом. Вероятно, этому случаю я обязан той особой любовью, тем почитанием и преклонением, с которыми относился к Бетховену, хотя потом познакомился также с произведениями других превосходных композиторов. Самой большой моей радостью было всецело погрузиться в глубину его гения, так что в конце концов я воображал себя его частицей и в качестве такой крошечной частицы почитал себя приобщившимся к возвышенным идеям и взглядам…
Так я жил в каморке под крышей, и вот в один прекрасный день меня осенило, что тот, перед чьими творениями я преклоняюсь, не умер. Я не понимал, как я не подумал об этом раньше.
Мне и в голову не приходило, что Бетховен может, как мы, грешные, есть хлеб, дышать воздухом – словом – существовать. А ведь Бетховен жил в Вене и тоже был бедным немецким музыкантом.
С той поры я не знал покоя! Все мои помыслы были направлены на одно: увидеть Бетховена! Ни один мусульманин не горел более пламенной верой, отправляясь в паломничество к гробу пророка, чем я, стремясь совершить паломничество к скромному обиталищу Бетховена».
Он отправился пешком, отчасти из принципа – чтобы внутренне подготовиться к встрече с глубоко почитаемым человеком, а отчасти по бедности не воспользовался дилижансом. В Богемии он встретил бродячих музыкантов, у которых были ноты Седьмой симфонии Бетховена. Они ее играли только для себя, а не для публики. И вот у дороги, под открытым небом она зазвучала в исполнении этих сельских музыкантов (Вагнер взялся за скрипку). Этот эпизод совершенно замечательный. Развлекательная музыка – для господ (так ответили музыканты), бетховенская – для души, для себя!
