Врачиха была другой. Едва дождалась, когда Аня влезла на кресло, и начала нехитрые манипуляции, намеренно причиняя боль. Бросила инструменты в кюветку, тщательно вымыла руки.
– Вы не беременны.
– Как это? – Аня тупо разглядывала свои ноги в белых импортных носочках.
– А вот так! Видимо, сбой…
Вляпалась, дура!
По дороге Аня купила сладкого вина и прозрачный виноград. Заслужила маленький праздник. Оставалось подумать, как быстро и беспроблемно получить развод.
Вино оказалось вкусным, виноград лопался на языке, жизнь казалась прекрасной, Игорешка – милым и трогательным, и Аня не устояла против его неумелых, но жарких ласк.
Через месяц поняла, что беременна.
Токсикоз.
Декрет.
Дача.
Девять месяцев другой жизни. Девять месяцев, за которые она возненавидела мужа, свекровь, ребенка и нищету. Проклятую советскую нищету. Гостиницу пришлось покинуть, как только живот стал заметен. Привыкшая к роскоши и дорогим подаркам, Аня легко тратила накопленные деньги. И однажды они закончились. Пришлось жить на зарплату Игорешки. Тот выкладывался на работе и получал 150 рублей. Жалкие гроши. Игорешка, правда, ими очень гордился. По его убеждениям, честный человек может жить на одну зарплату и зарабатывать себе на пенсию. Как же она презирала его! И как ненавидела самой же навязанную близость.
…Анна брезгливо поежилась. Низ живота ныл, спала она плохо, просыпаясь от каждого шороха и скрипа. В пять утра не выдержала, сбросила с груди вялую и тяжелую руку мужа, вышла во двор. Села на крылечке, баюкая в руках большую глиняную чашку с водой.
Небо полыхало густо-красным заревом. Земля под босыми ногами, казалось, плавилась. Аня с трудом нагнулась и зачерпнула пригоршню песка. Песок был крупным, зернистым и почему-то тяжелым, наполненным силой и жаром изнутри. Он так жег руку, что она тут же стряхнула горячую горсть и вытерла руку о ночную сорочку. На белой ткани остались кровавые полосы. Или то причудливая игра восходящего солнца? Неслышно вернулась в дом и легла подле мужа.
Проснувшись, обо всем забыла. И даже сорочку не посмотрела, натянула старое платье на голое тело, и ладно. Все равно здесь никого нет. Сойдет и так.
Живот по-прежнему ныл и тянул «огурцом» вниз. Мальчик. Круглый, аккуратный и ладный. Аня была рада, что родит сына. Дочки мамину красоту забирают, а мальчики – преумножают. Отчего так? Загадка природы.
Где-то далеко тоскливо откликнулась кукушка. Сердце тревожно застучало. Между грудями скатывались струйки пота. Поскорей бы все разрешилось. Устала. Родит – через месяц сразу на работу. Ее возьмут. А с ребенком свекровь посидит.
Она шла по узкой лесной тропке. Слева и справа желтел знойный песчаный карьер. Шумели вековые сосны. Земля была влажной и податливой – нога то и дело проваливалась в невидимые ямки. Аня вытряхивала песчинки из туфель, вскоре пошла босиком. Нести туфли было неудобно, оставила их на тропинке. Заберет на обратном пути.
Тропинка незаметно уходила в гору. Раньше с легкостью одним махом преодолела бы крутой подъем, но сейчас – трудно. Сама не понимала, куда и зачем бредет. Неведомая сила упорно подгоняла и торопила: быстрее, быстрее, быстрее!
С хриплым карканьем пролетела ворона, едва не царапнув лица жестким крылом. От неожиданности Аня отпрянула, споткнулась. Солнце обожгло глаза. Что-то толкнуло и бросило вниз, сминая и ломая испуганное тело. Хрустнули кости, щелкнули позвонки. Спиной Аня проехалась по толстым, выступавшим из земли корням, сдирая кожу вместе с платьем. Сильный удар. Обжигающая боль. Пустота.
…Дно песчаного кратера было глубоким и чуть влажным. Песок зернистый, крупный и почему-то ярко-красный. Аня с трудом села. Живот тут же разрезала боль – острая и длинная. Ладони окрасились кровью.
Рожаю?
Позвала на помощь. Ее голос, размноженный на сотни полутонов и звуков, поднялся к небу, пропадая в полуденном зное.
Из правой руки торчала белая кость. Аня коснулась ее онемевшими пальцами левой руки и заплакала, чувствуя страх и собственную беспомощность.
Ребенок мягко скользнул на песок. Она даже не поняла, как это случилось – всего лишь одна судорога, и вот он, барахтается меж ее ног. А говорили, что роды будут длинными. Она неуклюже подвинулась, пытаясь ухватить младенца здоровой рукой. Но та не слушалась. Только и увидела, что мокрые темные волосенки.
Что же нам делать, малыш?
Изогнувшись, снова попыталась притянуть ребенка к себе. Он равнодушно взглянул на мать, и ее поразила осмысленность взгляда – будто он был старше и знал то, что ей неведомо.
Первый крик.
Взвились птицы.
Зашумел ветер.
Закачались сосны.
И в совершенной сине-хвойной высоте обломилась ветка, похожая на уродливую рогатину. Она висела на пленочке-кожуре, покачиваясь под собственным весом.
Младенец вновь издал крик, на этот раз ликующий.
Ветка ринулась вниз.
Со свистом упала.
Правый сук аккуратно и точно перерубил пуповину.
Левый столь же аккуратно и точно вошел в горло женщине.
Младенец рассмеялся в наступившей тишине.
Земля нежно баюкала своего повелителя.
3 мая
– Вода – парное молоко! Пошли купаться!
Таня промолчала. Лена ее раздражала. Сегодня – особенно.
Темный купальник, сшитый на старой швейной машинке, вяло поддерживал тяжелый некрасивый живот. Пигментные пятна, выпавший передний зуб… И кто придумал, что беременность красит женщину? Какой идиот?!
Таня закусила губу и отвернулась, стараясь не заплакать. Мать, наверное, все поняла. Смотрела жалостливо, но с вопросами подступить так и не решилась. Правильно, что не решилась. Характер Тани посильнее отцовского будет. Что не по ней – держись! «Не девка – железобетон!» – папаша знал, что говорил. Не знал только, что трещины по железобетону пошли – еще немного, и труха будет. И никакой раствор уже не скрепит.
Была бы надежда, Таня выкарабкалась. Вытянула бы себя, заставила бы жить. Но как жить, если в тридцать лет у тебя нет ничего – ни семьи, ни ребенка! И не будет. Ничего не будет. Порченый товар оказался, хоть и красивый на вид.
Несмотря на полдень и солнечную жару, пляж пустовал. Люди отсыпались после трудовой недели. Суббота. Праздники.
Лена неловко окунулась и присела на голубое байковое покрывало.
– Мать говорит: рожать скоро. Живот почти опустился. Правда, что ли?
– Мне-то откуда знать?! – грубо ответила Таня.
Сестра смутилась:
– Чего злишься? Я ведь так спросила. Может, со стороны заметно?! Мне бы недельку еще походить, пока Димка не вернется. Без него страшно рожать.
