– Правда? А если вы не разберетесь, с какой стороны
бутерброд намазан маслом, я, не исключено, найду еще кого-то, кто с готовностью
мне заплатит. Например, кое-какие благотворительные учреждения.
– В самом деле? Я что-то вас не понимаю. Не могли бы вы
поточнее объяснить, к чему вы клоните? – попросил Мейсон.
– Я слишком сложна для вас, господин адвокат. Занимайтесь
своим собственным расследованием. Не думайте, что имеете дело с глупой
женщиной. Очень плохо, если вы меня недооцените. Поговорите с Фрэн Челейн, а
потом можете вернуться к разговору со мной.
– Я уже говорил с мисс Челейн, – ответил Мейсон.
Смех, прозвучавший в ответ, был неприятным и язвительным.
– Нет, вы не говорили с ней, вы слушали ее. Фрэнсис Челейн –
самая искусная маленькая лгунья в мире. Не слушайте ее. Говорите с ней.
Выведите ее из себя, и тогда вы, несомненно, узнаете массу интересного.
Женщина повернулась и вышла из оранжереи быстрыми, резкими
шагами, энергия в ней била через край.
Мейсон следил за широкой спиной все замечающими глазами,
подернутыми пеленой задумчивости, пока она не скрылась из его поля зрения.
Адвокат продолжал стоять на том же месте, когда в оранжерею
зашел мужчина с копной седых волос и проницательными серыми глазами. У него был
серьезный, достойный вид, неторопливая походка и спокойное лицо.
Мейсон сделал в его сторону легкий поклон.
– Господин судья, мне приходилось выступать перед вами, – в
качестве приветствия сказал адвокат.
– Перри Мейсон, насколько я понимаю. Добрый вечер, мистер
Мейсон, – поздоровался судья Пурлей.
– Я думаю, уже следует говорить «доброе утро», – заметил
адвокат. – Скоро начнет светать.
Судья Пурлей нахмурился.
– А я торопился домой. Очень устал, – признался он.
– Полиция уже закончила? – поинтересовался Мейсон.
– По-моему, да. Они поймали того, кто это сделал.
– Того парня, Девоэ?
– Да, его. Он все здорово смазал, если хотите знать мое
мнение.
– Я еще не слышал всех подробностей, – постарался пригласить
судью рассказать его версию событий Мейсон.
Судья Пурлей выбрал одно из кресел, сел, вытянул ноги,
устало вздохнул и достал сигару из кармана жилетки.
Он осторожно откусил кончик, понюхал и пробормотал:
– Простите, мистер Мейсон, но это моя последняя, и я просто
не могу себе в ней отказать.
– Не беспокойтесь. Я курю только сигареты, – ответил Мейсон.
– Убийцу, конечно, смутило то, что мы повернули и сразу же
поехали обратно в дом, – ровным голосом рассудительно начал судья. – Он
рассчитывал, что у него будет где-то полчаса, чтобы замаскировать преступление.
Услышав, что мы возвращаемся, он понял, что ему остается единственный план
действий: забраться в кровать и притвориться в стельку пьяным. От него,
конечно, здорово разило виски, и он очень правдоподобно имитировал состояние
опьянения. Фактически, возможно, он на самом деле залпом выпил сколько-то
виски, чтобы опьянеть. За короткое время, в общем-то, можно выпить немало этого
напитка.
– Да, если есть что пить, – улыбнулся Мейсон.
Судья не увидел в замечании ничего смешного. Он оценивающе
посмотрел на Мейсона.
– У него было что пить, и в достатке.
– Если не ошибаюсь, он работает здесь шофером? – спросил
адвокат.
– Да.
– А он разве никуда не собирался? Нортон же велел ему
завести одну из машин и отправиться по поручению?
– Если я все правильно понял, – сказал судья, – то произошло
следующее: Нортон хотел, чтобы его секретарь забрал в доме мистера Кринстона
какие-то бумаги, а шоферу требовалось потом заехать за секретарем.
Мейсон внимательно посмотрел на судью:
– Давайте попробуем разобраться, как все произошло. Нортон
попросил у вас разрешения отправить Грейвса в вашей машине, не так ли?
– Да. Нортон обратился не ко мне, а к мистеру Кринстону. Я,
конечно, слышал его просьбу, сидя в машине. Он крикнул из окна.
– Давайте воспроизведем ход событий начиная с того момента,
– предложил Мейсон. – Грейвс спустился вниз, чтобы присоединиться к вам двоим.
Разумно предположить, что затем Нортон позвал шофера. Возможно, он просто велел
ему подняться в кабинет. На это ушла бы минута-две.
– Правильно, – устало согласился судья. – Но, простите,
господин адвокат, я не думаю, что мы что-нибудь выясним, воспроизводя таким
образом ход событий.
– Я просто пытаюсь уточнить, сколько у них было времени,
чтобы поссориться.
– Что вы имеете в виду? – внезапно заинтересовался судья
Пурлей.
– Если преступление было совершено к тому моменту, когда вы
оказались на возвышенности, и если за это время Нортон вызвал шофера и
произошла ссора, то она в таком случае была не мгновенной, а давнишней, –
высказал свое мнение Мейсон.
– Совсем необязательно. Ссора могла начаться прямо в
кабинете. Фактически, разумно ли предполагать, что Нортон оставил бы Девоэ у
себя, если бы у них были какие-нибудь нелады?
У Мейсона заблестели глаза.
– В таком случае вы должны согласиться, что возможности на
долгое обдумывание не было.
Судья Пурлей в удивлении посмотрел на адвоката:
– К чему вы клоните?
– Ни к чему, – ничего не выражающим тоном ответил Мейсон.
– С точки зрения закона, – сообщил судья Пурлей таким тоном,
словно выносил приговор, – для предумышления не требуется никакого отрезка
времени. Мгновенное предумышление – это все, что нужно для того, чтобы считать
преступление убийством первой степени.
– А теперь давайте посмотрим на дело под другим углом.
Насколько я понимаю, одно из окон было открыто, и под ним обнаружили следы, не
так ли? – продолжал Мейсон. – Это означает, что в дом проник вор-взломщик.
– Все это было подстроено, – сообщил судья Пурлей. – Полиция
уже разобралась с этим вопросом.
– Вот именно. Но ведь для того, чтобы подготовить улики,
требовалось время. Я хочу сказать, что нет доказательств, указывающих, когда
следы появились под окном – до совершения убийства или после. Полиция
склоняется к теории, что после. Но ведь нельзя исключать возможность, что они
оказались там до убийства.
Судья Пурлей наблюдал за адвокатом сквозь голубой сигарный
дым. Он в задумчивости нахмурил лоб.
