Судья Маркхэм постучал молоточком по столу.
– Протест принимается, – сказал судья. – Нет необходимости
выступать с аргументами, мистер Мейсон.
Адвокат сел на место.
Считая, что он добился победы даже в поражении, улыбающийся
Драмм поклонился Мейсону.
– Господин адвокат, вы можете проводить перекрестный допрос.
Все глаза в зале были направлены на Перри Мейсона. Он
прекрасно осознавал драматизм момента и интерес к своему первому вопросу.
Мейсон подошел к плану, прикрепленному кнопками к доске, приложил указательный
палец правой руки на поворот дороги, ведущей от дома к бульвару, а указательный
палец левой руки – на кабинет и спросил тоном, в котором слышался вызов:
– Не могли бы вы назвать точное расстояние от точки, на
которую я показываю своим правым пальцем, то есть поворота, до точки, которую я
показываю левым, то есть места, где было найдено тело?
– Если ваш правый указательный палец находится там, где
дорога заворачивает на юг, – ровным тоном сказал свидетель, – а левый палец
находится точно в том месте, где было найдено тело, то это расстояние
составляет двести семьдесят два фута и три с половиной дюйма.
Мейсон повернулся к свидетелю, на лице адвоката было
написано удивление.
– Двести семьдесят два фута и три с половиной дюйма? – с
недоверием воскликнул он.
– Да, – кивнул свидетель.
Мейсон опустил руки от плана.
– У меня все, – сказал он. – Больше вопросов к свидетелю
нет.
Судья Маркхэм взглянул на часы, по залу суда пробежал шумок
– словно колышутся сухие листья от первого порыва приближающегося ветра.
– Мы практически подошли ко времени, когда обычно
заканчивают рассмотрение дел. Заседание откладывается до десяти часов
завтрашнего утра. Господа присяжные должны помнить, что они не имеют права
совещаться между собой, позволять другим говорить с ними или в их присутствии о
судебном процессе.
Судья стукнул молоточком по столу.
Мейсон хитро улыбнулся и сказал своему помощнику:
– Драмму следовало бы допрашивать этого свидетеля до времени
окончания заседания. Он дал мне возможность задать один вопрос, и именно этот
вопрос будет фигурировать во всех утренних газетах.
Эверли очень внимательно посмотрел на адвоката.
– Двести семьдесят два фута – достаточно большое расстояние,
– заметил он.
– И оно не уменьшится по мере рассмотрения дела ни на дюйм,
– заверил его Мейсон.
Глава 20
Газеты выдвинули предположение, что первым важным свидетелем
со стороны обвинения будет или Артур Кринстон, здравствующий партнер убитого,
или Дон Грейвс, единственный свидетель убийства.
Таким образом репортеры показали, что они недооценивают
драматическую тактику ведения дел в суде первого заместителя окружного
прокурора. Драмм считал необходимым подготовить умы присяжных к мрачной
развязке, точно так же, как драматург никогда не перенесет главную сцену
третьего акта в начало пьесы.
Он пригласил судью Пурлея для дачи свидетельских показаний.
Головы зрителей поворачивались, чтобы рассмотреть
муниципального судью, который направлялся к свидетельскому креслу из самого
конца зала. Он двигался по проходу размеренным шагом, с чувством собственного
достоинства, прекрасно понимая важность своего положения.
Седовласый, широкоплечий, грузный, он поднял правую руку и
принял присягу, затем сел в свидетельское кресло. Всеми своими манерами он
показывал свое уважение к суду и правосудию, которому служил, с достоинством
терпел адвокатов и присяжных и совсем не обращал внимания на беспокойных
зрителей.
– Вас зовут Б.К. Пурлей? – спросил Клод Драмм.
– Да, сэр.
– Вы в настоящее время являетесь должным образом избранным,
аттестованным и действующим судьей муниципального суда нашего города?
– Да.
– Вечером двадцать третьего октября текущего года вы
находились поблизости от дома Эдварда Нортона, не так ли?
– Да.
– В какое время вы прибыли к дому Эдварда Нортона, судья
Пурлей?
– Ровно в шесть минут двенадцатого.
– А когда уехали?
– Ровно в одиннадцать тридцать.
– Не могли бы вы, судья Пурлей, объяснить присяжным, почему
можете с такой точностью свидетельствовать о времени своего прибытия и отъезда?
Мейсон ясно видел ловушку, но у него не было альтернативы,
кроме как войти в нее.
– Я возражаю, ваша честь, – заявил он. – Свидетель уже дал
показания. Умственный процесс, который привел к ним, является несущественным и
не относящимся к делу и в лучшем случае может быть оставлен для перекрестного
допроса.
– Протест принимается, – принял решение судья Маркхэм.
Клод Драмм иронично улыбнулся.
– Я снимаю вопрос, ваша честь, – сказал он. – Это моя
ошибка. Если мистер Мейсон пожелает, то он сможет рассмотреть этот аспект при
перекрестном допросе.
– Продолжайте. – Судья Маркхэм постучал молоточком по столу.
– Кто сопровождал вас в той поездке к дому Эдварда Нортона?
– спросил заместитель окружного прокурора.
– Когда я направлялся туда – мистер Артур Кринстон, а по
пути назад – мистер Артур Кринстон и мистер Дон Грейвс.
– Что произошло, когда вы находились у дома Эдварда Нортона,
судья Пурлей?
– Я подъехал на своей машине к дому, остановился, чтобы дать
мистеру Кринстону выйти, развернул машину, выключил мотор и стал ждать.
– Что вы делали, пока ждали?
– Сидел в машине и курил первые минут десять-пятнадцать, а
затем несколько раз нетерпеливо поглядывал на часы.
С этими словами судья Пурлей посмотрел в сторону Мейсона.
Все его манеры указывали, что он прекрасно знаком с тем, как протекает
рассмотрение дел в суде, и он все равно представит убийственные для обвиняемых
показания, независимо от того, хочет этого защита или нет. Из того, что судья
Пурлей несколько раз взглянул на часы, можно было сделать вывод, что он точно
знал время своего отъезда от дома и достаточно ловок и находчив, чтобы донести
до присяжных ту информацию, что хочет, не нарушая правил ведения судебного
процесса.
Мейсон посмотрел на свидетеля с полным безразличием.
– Что произошло потом? – спросил Клод Драмм.
– Из дома вышел Артур Кринстон, чтобы присоединиться ко мне.
Я завел машину, но в этот момент распахнулось одно из окон в юго-восточном углу
здания и из кабинета высунулась голова мистера Нортона.
