– Я объявлю о них в зале суда. Всего хорошего.
Мейсон все еще посмеивался, вешая трубку. Он нажал на
кнопку, чтобы вызвать к себе Фрэнка Эверли.
– Фрэнк, – обратился к нему адвокат, – сегодня утром суд
примет решение об отсрочке слушания дела для проведения эксперимента. Я не
собираюсь идти в зал суда, сходи ты и выступи со стороны защиты. Это
формальность. Драмм, несомненно, уже разработал какую-то схему проведения
эксперимента и попытается как можно скорее выбить из тебя согласие, пока ты
находишься в зале суда перед присяжными. Просто заяви, что я послал тебя как
своего представителя, чтобы согласиться на отсрочку, но у тебя нет полномочий
договариваться об условиях, при которых должен проводиться эксперимент. В таком
случае ему потребуется связаться со мной и обсудить их, когда мы не будем перед
присяжными.
Фрэнк Эверли одобрительно кивнул. В его глазах светилось
восхищение.
– Вы все-таки вынудили его, не так ли?
– Не знаю. Он сказал «да». Я только этого и хотел. Меня не
интересует, почему он согласился.
– И, посылая меня, вы избегаете спора о деталях перед
присяжными?
– Вот именно. Объясни Драмму, что во второй половине дня я
планирую быть у себя в кабинете и готов обсудить с ним все условия. Или я
встречусь с ним в обоюдно приемлемом месте. Сообщай это с искренним и честным
видом. Присяжные будут пристально следить за тобой, а в газетах и так уже
слишком много рассуждают, что я веду себя, как старый лис.
– Будет сделано, шеф, – заверил его Эверли и, полный
энтузиазма, с раскрасневшимся лицом вылетел из кабинета.
Мейсон позвонил Харри Неверсу.
– Хотел дать тебе знать, – сообщил адвокат. – Мне только что
звонил Клод Драмм и поставил в известность, что на сегодняшнем утреннем
заседании он попросит отсрочку для проведения эксперимента.
Голос Харри Неверса, как обычно, звучал монотонно и устало:
– Я сам собирался тебе звонить. Люди окружного прокурора
приготовили тебе еще один подарочек. Они представят разработанную ими схему
перед присяжными, она тебе совсем не понравится, но перед присяжными ты не
осмелишься ее оспаривать.
– Не беспокойся, я уже это предусмотрел. Я даже не появлюсь
в зале суда. Я послал туда своего помощника. У него нет полномочий оговаривать
условия эксперимента.
Харри Неверс расхохотался:
– Вот это на тебя похоже. А суд допустит проведение
эксперимента?
– Я думаю, что суд не будет выносить никакого решения по
этому вопросу. Он просто предоставит отсрочку. Мы проведем эксперимент, а в
понедельник свидетели будут давать показания о том, как все происходило.
– Когда ты собираешься обсуждать условия?
– Возможно, сразу же по завершении утреннего заседания.
Драмм сам со мной свяжется. Я позвонил, чтобы сообщить тебе, что, конечно, не
могу контролировать то, что намеревается заявлять прессе окружная прокуратура,
но от меня ты получишь эксклюзивное интервью, как только я достигну соглашения
с Клодом Драммом об условиях проведения эксперимента.
Харри Неверс опять усмехнулся в трубку:
– Мне кажется, что я не зря заставил фотографа сделать пару
твоих снимков в кабинете. Мне почему-то думается, что мы напечатаем их или во
во вторник утром, или в понедельник вечером.
– У меня есть к тебе еще одна просьба, – сказал Мейсон.
– Слушай, а они у тебя хоть когда-нибудь заканчиваются? –
поинтересовался репортер.
– Да, – ответил Мейсон. – Просьба очень простая.
– Ладно, выкладывай.
– Я собираюсь организовать все таким образом, чтобы мы с
Драммом сидели внизу в автомобиле, а Грейвс остался наверху. Мы его вызовем
определенным сигналом. Когда мы дадим этот сигнал, я хочу, чтобы ты каким-то
образом задержал Грейвса в кабинете Нортона.
– Как долго?
– Сколько сможешь.
– И какой в этом смысл?
– Я хочу немного сбить его с толку.
– Эту птичку не очень-то собьешь. Он хитер, как лис.
– Он так считает, но тем не менее можно попытаться его
немножко потеребить. Предложи ему что-нибудь так, что он будет вынужден
задержаться, а потом обратиться за помощью к заместителю окружного прокурора.
– Теперь у меня возникли подозрения, – заметил Неверс.
– Если ты сделаешь то, что я прошу, – ответил Мейсон, – то в
дальнейшем я окажу тебе услугу, и ты сможешь спокойно заявлять, что участвовал
в завершающей стадии дела.
– Не уверен, что хочу в ней участвовать. Иногда они уже не
так интересны.
– Всю ответственность я возьму на себя. Ты разделишь славу и
заслуги.
– Я думаю, мне стоит заглянуть к тебе в офис и поподробней
обсудить это дело.
– Я знал, что ты не забудешь, – усмехнулся Мейсон.
– Не забуду что? – в голосе Неверса опять послышалось
подозрение.
– Бутылочку у меня в столе, – ответил адвокат и повесил
трубку.
Глава 24
Дом Нортона горел всеми огнями. У подъезда стояло более
дюжины машин. Люди входили и выходили из главного входа, в разных местах
дежурили человек пять полицейских, периодически с важным видом курсируя по
территории, прилегающей к особняку.
Наверху, в кабинете, где убили Эдварда Нортона, Клод Драмм
задумчиво смотрел на Перри Мейсона.
– Не знаю, чего вы еще хотите. По-моему, условия очень
справедливые, – заметил заместитель окружного прокурора.
– Мне кажется, что эксперимент не будет полным. Шансы Дона
Грейвса – пятьдесят на пятьдесят, даже если ему завязать глаза.
– К чему вы клоните? – Клод Драмм специально притворялся,
что не понимает, о чем идет речь.
– У вас здесь две женщины – одна в черном, другая – в
розовом, – сказал Мейсон. – Трое мужчин, которых знает Грейвс. Как я понял,
судья Пурлей поедет на своей машине с той же скоростью, что и в ночь убийства.
Когда машина доберется до поворота, судья Пурлей крикнет: «Смотрите!» – и в
этот момент Грейвс должен повернуться. После того как мы отъедем, будет решено,
кто из трех мужчин встанет с тростью в руке и которая из женщин займет такое
положение, чтобы ее голова, плечо и рука были видны с дороги.
– Все правильно.
– Я пытаюсь сказать следующее, – продолжал Мейсон. – Если
Грейвс просто угадает, то в случае определения, какой мужчина стоит с тростью,
у него один шанс из трех, в случае с женщиной шанс еще лучше – один из двух.
