– Условия эксперимента несправедливы! У нас должно быть
право поставить одного из мужчин туда, где, как заявляет Грейвс, стояла
женщина, если нам так захочется. Это поможет определить, мог ли Грейвс
фактически различить, какого пола был третий человек в комнате. Ведь это мог
оказаться и мужчина.
– В розовом пеньюаре?– съязвил Драмм. – Послушайте, ваша
единственная функция, господа журналисты, это выбрать одного из трех мужчин и
одну из двух женщин, которые займут оговоренные места. По этому вопросу
достигнуто соглашение, таковы условия эксперимента. Если вы предпримете попытку
что-то изменить, я вообще отменю проведение эксперимента.
– Ну ладно, пусть будет по-вашему, – согласился Неверс. – Но
я все равно считаю условия несправедливыми.
Дон Грейвс спустился по лестнице, открыл входную дверь и
тихо сообщил Драмму:
– Этот журналист пьян. Он там всем мешал, но я не хотел его
оскорблять, чтобы потом газеты на меня не набросились.
– Не беспокойтесь. Оставьте это мне. Ну, мы готовы наконец?
– недовольным тоном спросил Драмм.
– Готовы, – ответил Мейсон.
Участники эксперимента в последний раз заняли свои места в
машине. Защелкали вспышки фотоаппаратов. Представители всех газет старались
сделать снимки отъезжающей машины.
Судья Пурлей начал увеличивать скорость и довел ее до такой,
на которой машина двигалась в ночь убийства.
– Мы достигли соглашения, что Дон Грейвс имеет право
взглянуть назад только после того, как судья Пурлей укажет место, где Грейвс
впервые воскликнул, не так ли? – уточнил Мейсон.
– Все правильно, – подтвердил Драмм.
Машина на ровной скорости поднималась по возвышенности.
– Сейчас! – крикнул судья Пурлей.
Дон Грейвс обернулся и прижался лицом к заднему стеклу, по
бокам прикрыв глаза ладонями.
Перри Мейсон бросил взгляд на окно кабинета. Фигуры
мелькнули на какую-то секунду, а затем машина завернула за поворот, и дом исчез
из поля зрения.
– Я все видел, – сообщил Дон Грейвс.
– И кто это был? – поинтересовался судья Пурлей, нажимая на
тормоза.
– Темноволосый мужчина в синем сержевом костюме и женщина в
розовом платье, – ответил Дон Грейвс.
Клод Драмм облегченно вздохнул.
– Конец вашей защите, господин адвокат, – обратился он к
Мейсону. – Она разбита вдребезги.
Мейсон промолчал.
Судья Пурлей многозначительно вздохнул.
– Я сейчас развернусь и поеду обратно, – сообщил он. –
Предполагаю, что журналисты еще захотят нас сфотографировать.
– Наверное, – согласился Драмм.
Мейсон продолжал молчать. Его суровое лицо с резкими чертами
ничего не выражало. Спокойные глаза задумчиво смотрели на судью Пурлея.
Глава 25
Зал суда был до отказа забит зрителями, когда судья Маркхэм
вышел из своего кабинета, чтобы открыть утреннее заседание.
– Встать! Суд идет! – объявил бейлиф.
Зрители встали и оставались стоять, пока судья Маркхэм не
занял свое место. Бейлиф произнес стандартную фразу, открывающую очередное
заседание.
Судья стукнул молоточком по столу, и зрители, адвокаты,
присяжные и обвиняемые опустились на свои места.
Атмосфера в зале была наэлектризована, симпатии оставались
на стороне обвинения.
Если речь идет об отдельном человеке, он обычно принимает
сторону униженного и оскорбленного, но психология толпы отлична от психологии
отдельного человека. Толпа стремится разорвать слабого на части и заглотить
раненого. Человек может симпатизировать проигравшему, но хочет быть на стороне
победителя.
О результатах эксперимента сообщили все газеты. Он оказался
драматичным и зрелищным. В нем было что-то от азартной игры. Защита многое
поставила на кон – на одну единственную карту, а человеческой натуре
свойственно затаив дыхание следить за исходом игры, когда ставки так высоки,
причем сделаны только на одну карту.
Читатели с жадностью поглощали отчеты. Теперь они считали,
что исход дела решен. Дон Грейвс доказал свою возможность точно определить, кто
находится в комнате, именно с того места, с которого он видел, как совершалось
преступление, и при абсолютно идентичных условиях.
Взгляды зрителей теперь фиксировались не на свидетелях, а на
обвиняемых, в особенности на стройной фигуре Фрэнсис Челейн.
Старые волки, участвовавшие во многих юридических битвах и
проведшие много часов на различных судебных процессах, знают, что это самый
зловещий знак в зале суда. При начале слушания дела внимание зрителей обращено
на обвиняемых. Они с любопытством наблюдают за лицами подсудимых: не появится
ли какое выражение, которое отразит их чувства?! Средний зритель любит следить
за обвиняемым, представлять его в центре событий, окружающих преступление, и
приходить к выводу о его виновности или, наоборот, невиновности, в зависимости
от того, как обвиняемый вписывается в придуманную зрителем схему.
Затем, когда слушание продолжается уже какое-то время,
зрителей интересует уже само преступление, раскрываемые факты. Они
концентрируют свое внимание на свидетелях, судье, представителях защиты и обвинения
и внимательно слушают аргументы.
Пока вопрос остается спорным, интерес сосредоточен на исходе
дела, и зрители продолжают фиксировать взгляды на свидетелях и адвокатах –
актерах разворачивающейся драмы. Однако, если какое-то событие приводит
показания к кульминации, снимает элемент неопределенности, убеждает зрителей в
виновности подсудимого, взгляды автоматически переводятся на него, не
представляя теперь, как он совершал преступление, а рассматривая заключенного с
тем любопытством, с которым толпа изучает приговоренного к смерти. Они мысленно
ужасаются, представляя, как ранним утром какие-то руки будут тянуть
сопротивляющегося человека из его камеры и как он заплетающимися ногами пройдет
последние несколько шагов в своей жизни.
Это знак, которого боятся адвокаты, вердикт толпы, решение,
показываемое в древние времена опусканием большого пальца вниз. Именно это
означает, что критическая точка пройдена и обвиняемый приговорен.
Опытный адвокат по уголовным делам, который прошел сквозь
паутину множества судебных процессов, всегда знает, подмечает и опасается
подобного переключения интереса. Обвиняемые не представляют его фатального
значения, иногда они самодовольно улыбаются, с удовлетворением замечая, что
внезапно оказались в центре внимания зрителей. В противоположность им адвокат
защиты, сидящий перед ними за отведенным для него столом, обложившись
юридической литературой, хотя и сохраняет на лице безмятежное выражение,
чувствует, как у него все сжимается внутри от силы подобного молчаливого
вердикта.
