– Я слышал все эти аргументы, – возразил Нортон. – И уже
устал от них. Простите, я ничего не имею против вас лично. Я просто говорю то,
что думаю. Мне доверено управление этим капиталом. До сих пор я распоряжался им
очень разумно. Несмотря на экономические преобразования, свидетелями которых мы
были на протяжении последних нескольких лет, я могу с радостью констатировать,
что размер вверенных мне фондов неуклонно повышался. К настоящему времени
оставленный в мое распоряжение капитал значительно вырос. Недавно я полностью
лишил свою племянницу ее ежемесячного пособия. Она не получает ни цента.
На лице Мейсона появилось удивление.
– Как я вижу, – заметил Нортон, – она не поставила вас в
известность обо всех имевших место фактах.
– Я не знал, что вы полностью лишили ее денег, – ответил
адвокат. – Могу я спросить о причине, которая толкнула вас на этот шаг?
– Конечно. Я считаю, что мою племянницу шантажируют. Я
спрашивал ее об этом, и она отказалась ответить, кто именно требует у нее денег
и что она такого сделала, что дала повод для шантажа. Поэтому я пришел к
выводу, что будет лучше, если я полностью лишу ее возможности делать какие-либо
выплаты наличными какому бы то ни было лицу. При сложившихся обстоятельствах,
как мне кажется, ситуация должна прийти к завершению в течение нескольких
последующих дней.
Нортон смотрел на Мейсона холодным взглядом. В нем не было
сердечности, но и ни доли враждебности.
– Вы понимаете мое положение? – спросил адвокат.
– Естественно. Я рад, что моя племянница обратилась за
консультацией к юристу. Я не знаю, договаривалась ли она об оплате ваших услуг.
Если нет, я прослежу, чтобы ваш гонорар был выплачен из траст-фонда. Но мне бы
хотелось, чтобы вы убедили ее, что она бессильна что-либо предпринять.
– Нет, я получу свой гонорар от нее лично, – ответил Мейсон.
– Я не связываю себя обязательствами дать какой-то конкретный совет. Давайте
поговорим о том, как именно вы собираетесь действовать на ваше усмотрение,
вместо обсуждения того, имеете ли вы на это право.
– Это единственный вопрос, который не подлежит обсуждению, –
безапелляционно заявил Нортон.
– Я в первую очередь пришел сюда именно за этим, –
дружелюбно сказал Мейсон, пытаясь сдержать раздражение.
– Нет, это мы не будем обсуждать, – холодно повторил Эдвард
Нортон. – Пожалуйста, ограничьтесь правами вашей клиентки, предоставленными ей
по завещанию.
Мейсон смотрел на хозяина кабинета ледяным, оценивающим
взглядом.
– Мне много раз приходилось убеждаться в том, что у каждого
правового вопроса имеется масса аспектов, к нему можно подходить с разных
углов. Если вы, например, посмотрите на обсуждаемую нами проблему просто по-человечески,
то…
– Я позволю вам говорить только об одном, – прервал его
Эдвард Нортон, – а именно: о законности учреждения траст-фонда и интерпретации
завещания. Но ни о чем больше.
Мейсон отодвинул стул и встал.
– Я не привык, чтобы мне указывали, о чем я буду говорить, а
о чем нет, – сурово ответил адвокат. – Я представляю права Фрэнсис Челейн,
вашей племянницы. И я буду говорить все, что пожелаю, в отношении этих прав!
Эдвард Нортон протянул руку к кнопке и нажал ее костлявым
пальцем. Его жест был полностью лишен каких-либо эмоций.
– Я вызываю дворецкого, который проводит вас до выхода,
мистер Мейсон. Я считаю разговор законченным.
Адвокат стоял напротив хозяина дома, широко расставив ноги.
– Тогда вам лучше вызвать сразу двух дворецких, да еще и
секретаря в придачу. Им всем потребуется приложить немало усилий, чтобы
выпроводить меня отсюда, пока я не сказал все, что собирался сказать. Вы
сделали грубую ошибку, обходясь с вашей племянницей, словно с рабой или вещью.
Это пылкая, легко возбудимая натура. Не знаю, почему вы решили, что ее
шантажируют, но если вы так уверены…
Дверь в кабинет открылась, и на пороге появился широкоплечий
мужчина с каменным лицом. Он поклонился Нортону:
– Вызывали, сэр?
– Да. Проводите этого господина.
Дворецкий положил тяжелую руку на плечо Мейсона. Адвокат
резко сбросил ее и вновь посмотрел на Нортона.
– Никто не будет меня провожать или выставлять вон, пока я
не сказал все, что собирался. Если эту девушку шантажируют, то вам следует
вести себя как живому человеку, а не кассовому аппарату, и дать ей поблажку…
За спиной Мейсона послышалось движение, и в комнату вбежала
Фрэнсис Челейн. Она посмотрела на адвоката темными глазами, которые казались
ничего не выражающими. На лице было написано недовольство.
– Вы сделали все, что могли, мистер Мейсон, – сказала она.
Адвокат продолжал с хмурым видом глядеть на сидящего за
письменным столом хозяина дома.
– Вы больше, чем просто казначей, или, по крайней мере,
должны быть. Ей следует обращаться к вам за…
Фрэн Челейн потянула его за рукав:
– Пожалуйста, мистер Мейсон, пожалуйста. Я знаю, что вы
пытаетесь мне помочь, но ваши слова приведут как раз к противоположному
результату. Пожалуйста, ничего больше не говорите.
Мейсон глубоко вздохнул и вышел из кабинета. Дворецкий
захлопнул за ним дверь. Адвокат повернулся к Фрэнсис Челейн и воскликнул:
– Это самая упрямая, хладнокровная и абсолютно лишенная
чувств личность из всех, кого я когда-либо встречал на своем пути! Просто
айсберг какой-то!
Она взглянула на него и рассмеялась:
– Я знала, что, если попытаюсь объяснить вам, насколько
безнадежно упрям мой дядя, вы мне не поверите. Так что я воспользовалась шансом
дать вам лично убедиться в том, что он собой представляет. Теперь вы понимаете
необходимость принятия законных мер?
– Хорошо, мы их примем, – мрачно заявил Мейсон.
Глава 5
Мейсон вошел в свой кабинет, открыв дверь, запертую на ключ,
подошел к письменному столу и поднял пресс-папье. Под ним лежал конверт с
пометкой «Строго конфиденциально». Мейсон разорвал конверт и увидел записку,
написанную почерком Фрэнка Эверли:
«Роберт Глиасон и Фрэнсис Челейн обратились за разрешением
на вступление в брак четвертого числа прошлого месяца. Они официально
зарегистрировали брак восьмого числа в Кловердейле».
Внизу стояла подпись: инициалы помощника Мейсона.
Адвокат несколько минут смотрел на сообщение, затем заложил
большие пальцы рук в проймы жилета и стал ходить по кабинету. Через некоторое
время он отправился в библиотеку, достал один из справочников, посвященный
завещаниям, и начал читать. Он прервал чтение только для того, чтобы подойти
еще к одному книжному шкафу и взять том «Тихоокеанского репортера». На
протяжении часа он просматривал отчеты о слушаниях дел в суде, а затем снял с
полок еще несколько томов по интересующему его вопросу.
