А по ночам мэр города тайком, через газоны и поля, тихонько подъезжал на лимузине к Ленину лежачему, смиренно приближался к пьедесталу и любовно гладил статую по голове.
«Ну, что я говорил? – шептал он. – Говорил ведь?! Получилось? Всё – как надо? То-то, брат!»
И так же тихо уезжал.
ЭПИЛОГ
Да, славен был своими делами и людьми несравненный город Ежополь.
Мировой был город.
И отцы его порешили сей факт увековечить.
Однако к местным мастерам культуры за советами и помощью идти на сей раз не рискнули, памятуя, чем все это может обернуться.
Из Карелии (опять же – волоком, как и положено в геройский, замечательный двадцатый век, к тому же подходящий к своему концу) приперли громаднейшую глыбу гранита и свалили на главной площади.
Два года ее разглядывали и качали головами.
Затем прибыл столичный ваятель, сутки совещался с мэром, потом установил вокруг надежные заборы и леса и полез наверх, на глыбу.
Жил он на ней неделю.
Доблестные горожане стойко ждали.
И, наконец, настал тот день.
Леса убрали и заборы повалили.
Все таращились на глыбу.
Но к ней не прибавилось ровным счетом ничего.
Ни барельефов, ни других изящных форм…
Только часть скалы была стёсана, и в том месте глубокими и ровными печатными буквами было прорублено:
«ЭКАЯ ГЛЫБА».
И больше ничего.
Город Ежополь себя увековечил.
Фёдор из отряда «Гомо»
С получки Федя Иванов купил, как водится, любимого крепленого винца и захотел немедля выпить.
День клонился к вечеру, народ после работы размагнитился – на улицах кипела толчея.
Иванов был стеснительный человек и потому не решался на людях, в открытую, опорожнять бутыль.
Дурацкие кафешки и стеклянные Макдональдсы ему осточертели, а прятаться в каком-нибудь подъезде было уж и вовсе неудобно – можно и на склоку напороться, люди нынче озверели…
Иванов подумал, не махнуть ли часом в театр, на концерт или в кино, мотнулся даже в кассу, но дешевого билета не достал.
О том, чтобы пойти домой, и речи не было.
Дома ждали жена и двое чад – их всех семейный Иванов боялся пуще сатаны.
И Иванов тогда придумал: в Зоопарк пойду. Народ пусть, значит, на зверей глядит, а я в укромном уголку… Опять же, будто на природе, да еще на фоне хищников, как человек культурный… Словом, хорошо!
В павильоне было тепло, пахло навозом, зверье рычало отовсюду – Иванов почувствовал себя уютно.
И, прислонясь к барьеру возле чьей-то клетки, смело начал пить.
– Браток, оставь чуть-чуть!
Тут Иванов, понятно, поперхнулся и, в натуре обомлев, застыл.
Чуть погодя он косо поглядел на клетку.
В двух метрах от него, прижавшись к толстым прутьям, стоял кудлатый лев.
– Х-хым, лёвчик, пусик, твою мать!.. – расцвел в улыбке Иванов. – Бамбино! Я и не приметил… Дай лапу, Джим!.. Твое здоровье, твою мать!..
– Браток, ну, хоть чуть-чуть!..
– Зачем? – не понял Иванов.
О том, что говорящих львов в природе не бывает, он как-то не подумал в тот момент.
– Да, понимаешь, целую неделю – только мясо, мясо!.. – горестно поведал лев. – А у меня – диета. И душа болит незнамо как.
До Иванова, наконец, дошло.
– Эт-то-то к-ка-ак же?.. – еле выдавил он из себя, вдруг делаясь потным и багровым. – Л-львы же… э-это…
– Да не лев, не лев я! – просипел тоскливо лев. – Я… на работе.
– А-а лев?
– Издох. Пока другого нет, я заменяю. Ну, в шкуру обрядился, понимаешь?!
– А… без него – никак нельзя? – резонно усомнился Иванов.
– По мне – хоть все они подохни. Да вот дирекция велит. Большие гости, говорит, к нам будут, иностранцы. А какой же зоопарк без льва? Чтоб не было потом намеков… Враг-то, он не дремлет…
– Плохо тебе, – сочувственно вздохнул Иванов. – Поди, страдаешь?
– Это как взглянуть, – философски отозвался лев. – С одной стороны – конечно. Непривычно, знаешь… А с другой… Ну, кем я раньше был? Уборщиком при льве. Теперь я – царь зверей. Звучит?!
– И надолго? – поинтересовался Иванов.
– А кто ж его знает!.. Везут мне на замену. Целую неделю… Днем ничего: детишки разные конфетки иногда суют, а то папаша добрый подвернется, булку кинет… Чего только не услышишь за день!.. А вот ночью хуже. Иной раз так тоскливо… Хоть царь зверей, а домой тянет.
Иванов подумал и сказал:
– А меня – нет. Дома страсть как надоело. Жена, детишки, телевизор… Не повернись тут, не шагни там… Как же – мебеля кругом!.. Орут все. Тьфу! А если вдруг подвыпимши приду, так и совсем… Я б с удовольствием – недельку или две… А чего домой-то не пускают?
– Говорят, нельзя. Чтобы режим держал, из роли не выходил. Система этого, ну, как его, ну, Синтиславского – святое дело! Мне директор говорит: смотри, не осрамись, большая шишка едет. Вот и сижу, стараюсь.
– А… как тебя зовут? – внезапно ощутив прилив сердечной теплоты, спросил льва Иванов.
– Миша. Вообще-то, Михаил Сергеевич, но можно просто – Миша.
– А меня – Федя. Иванов. Зашел вот…
– Дашь глотнуть?
– Да, господи, конечно! Я ж этого добра… Чего жалеть?! Вон – деньги получил… Сейчас слетаю и – по новой. Дотянуться сможешь?
– Нет, – признался Миша. – Я зашитый.
– Как?
– Да, говорю, шкуру на мне – от чучела – кругом зашили… Чтоб натуральнее смотрелся. На двух ногах стоять могу, но больше – ничего…
– И как же мне теперь с тобою быть? – задумался, насупясь, Иванов.
– А ты давай – через барьер! Клетку-то я тебе открою. Незаметно… Подцеплю ногтем. Тьфу, когтем!..
– Ну, тогда я – мигом! Закусочки возьму, пивка, еще чего… И посидим!
Иванов даже зажмурился от восторга: такого кутежа никто, пожалуй, в жизни не имел. И вряд ли с кем еще когда-то приключится.
Будет что на работе рассказать. Все прямо обалдеют.
Он так и начнет: «Сижу я, значит, в клетке, а лев мне говорит…»
Через полчаса – а то и меньше – Иванов вновь появился, неся в охапке куль.
Миша лапой сдвинул засов на решетчатой дверце, и Иванов, перемахнув через барьер, стал быстро подниматься по ступенькам к клетке.
