Онанизм от зубной боли, кажется, не избавляет.
Должен сказать: стесняются, пока одеты. Потом чувствуют себя просто голыми людьми.
Зимой хорошо: и плевок, замерзая, не портит природу!
В Москве цунами совершенно не бывает. А ведь – порт пяти морей!
Дураком быть не стыдно. Стыдно казаться…
Депутат – это петух, который несёт золотые яйца.
Все мы в душе немножко люди…
Стоять в очереди довольно интересно. Ибо вот – парадокс: ты стоишь, а она движется.
Дефлорация девушек сопряжена с известным неудобством – слово трудное, к тому же и не наше.
Если пришел в оперу, самому петь в зале неприлично. Бывают в жизни озаренья!..
У всякой демократии есть предел, за которым наступает прославление этой демократии.
Спортивный век недолог. Вот почему так быстро бегают спортсмены.
Если Господь желает лишить человека совести, он посылает его во власть.
Ночь ли, день ли, а жить надо, пока не помрешь.
Да, нам надо всех любить. Но – очень избирательно.
Самомý умное сказать – не сложно. Но услышать от других – проблема.
Всенародные святыни нужно время от времени бережно топтать. Тогда, слегка испачканные, но целые, они обретут ореол нетленных.
Говорят, будто нынче каждый четвертый на Земле – китаец. Отчего ж у нас столько лиц кавказской национальности?
Демократия по-русски – это когда ты воруешь, а те, у кого своровал, радуются, что ты их не убил.
Старый маньяк лучше новых двух.
Красиво помереть не запретишь…
Никто не спорит: Москва город большой. Но что проку от этого городам поменьше?
Молитвой геморрой никак не устранишь. Обидно за молитву.
Хорошая настала жизнь: для всякой гадости есть нынче оправданье – этой самой жизнью.
Как, исполненный патриотизма и естественной любви ко всем народам, назову российских голубых, чтоб было им приятно? Педеро́ссы! Можно и в учебник занести.
Надобно в каждом сызмальства воспитывать гордость за свою отчизну, из которой после и свалить не стыдно.
Ничто так не греет душу, как справедливый суд над избранником народа.
Скажи россиянину, что он свинья, – обидится. Скажи ему, что он раб Божий, – душою возликует.
Рожденного ползать наклонить нельзя.
Жизнь ужасна настолько, насколько нам нравится видеть ее ужасной.
Если Господь решает лишить человека разума, он делает его патриотом.
У России свой путь в никуда.
Разве начальники у нас воруют? Нет! Они руководят процессом воровства.
Всем народом выбранного депутата одним словом назову: выборотень.
Отсутствие денег – не самая великая беда. Но самая великая беда: когда денег вдоволь, а они уже – ни к чему.
И пигмеи могут всем показывать язык. По пигмейски…
Так, бывало, говорил в народе Цокотухов, всем подряд надоедая.
Исключительно достал людей. А были разные…
И вот однажды захотел опять чего-то там сказать, но в лоб – как дали!
Чтобы умного не корчил, а то ведь такое наблюдать – врагу не пожелаешь.
Через месяц только оклемался.
И ничего – всю память начисто отшибло, разучился связно говорить, хотя и умный.
А предупреждали!..
– Це-ка-ту-хоу, – представляется теперь он.
А порой и этого не помнит. И тогда:
– Це-ка, це-ка…
Зацикливает его, значит.
И все понимают: хорошей живет жизнью человек, полезной для людей.
И многое прощают, что б он там еще ни говорил.
А он и сам не знает, может ли еще…
И – ничего…
«Ко мне не зарастет…»
(На пушкинские строфы)
1. «Любовь еще, быть может…»
Жил человек по имени Ся. У него была жена, по имени Натака.
И до того они любили друг друга, что не могли в разлуке провести и часа.
Вот как-то сели они ужинать, Натака вдруг и говорит:
– Не представляю, как ты будешь жить, если я умру раньше тебя!
– Ерунда! – беспечно отвечает Ся. – Это я умру раньше тебя. Не представляю, как ты будешь жить, когда я умру раньше тебя!
– Не знаю, – говорит Натака.
– Вот и я не знаю, – отвечает Ся. – Значит, что-то тут не так. Ведь мы до того друг друга любим, что должны всё знать! Давай-ка обсудим это иначе.
– Давай, – согласилась Натака. – А как?
– Что бы я делал, – говорит ей Ся, – если ты умрешь раньше меня?
– Моей смерти хочешь? – обиделась Натака.
– Вовсе нет! – сердечно отвечает Ся. – Ты ведь тоже можешь спросить: а что бы я делала, если ты умрешь раньше меня?
– Ну, спросила, предположим.
– Моей смерти хочешь? – обиделся Ся.
– Вот видишь, опять у нас что-то не получается, – говорит Натака. – Ведь мы так любим друг друга, что не можем обижаться.
– Верно, – отвечает Ся, – не можем. Жаль: уж так мы любим друг друга, а никто не замечает. Давай иначе подойдем к проблеме. Как бы мы жили, если бы один из нас умер раньше другого?
– А как? – встрепенулась Натака.
– Да нет, все равно неувязка, – печалится Ся. – Если один из нас умрет, то тогда мы – уже не мы.
– Выходит, никто из нас не может умереть раньше другого, – подытожила Натака. – И никто из нас не сможет показать другим всю глубину своей любви.
– Пожалуй, ты права, – расстроенно ответствует ей Ся. – Досадно!
И в таких вот славных разговорах протекали дни этой влюбленной пары.
И никак не удавалось им договориться.
Уточняли, выясняли – очень уж хотелось им немедленно измерить всю безмерность своих несравненных чувств.
Но однажды, когда Ся работал в своем кабинете, верная Натака, наконец, решилась.
