– А этих в расход!
– Господин лейтенант! – крикнул я и сделал шаг вперёд.
– Стоять! – крикнул он.
Я остановился, но продолжил:
– Господин лейтенант! А меня-то за что?!
– А у тебя пропуск есть? – спросил он.
– Но я отдал его ему! – сказал я. – Вы же сами сказали…
– Я ничего подобного тебе не говорил! – сердито сказал господин лейтенант, перезаряжая пистолет. – Я только сказал: отдай достойному. Вот ты и отдал. Значит, ты недостойный. Значит, тебе пулю – на! – И он выстрелил мне прямо в лоб! Голова моя вся сразу разлетелась вдребезги! Меня пронзила ужасающая боль!..
Вот и всё, что я из того случая помню. И ещё: моя голова и теперь нестерпимо разрывается от боли. Я сижу под деревом, рядом со мной наши караульные. Я поднимаю руку и поправляю повязку на голове. У меня вся голова сверху завязана, и это даже хорошо, потому что сегодня очень холодно, дует промозглый ветер, а нам не положено шапок, мы же не офицеры, и обычно у меня в такие дни очень сильно мёрзнет голова, мы же все ещё, к тому же, обриты наголо и нас перебривают каждую неделю, а тут у меня повязка и от неё тепло. А господину лейтенанту, вдруг я думаю, всегда тепло, у него же шапка с козырьком, называется «фуражка». Или не «фуражка»? Может, я попутал? Что-то я стал частенько путать слова, это дурная примета, господин лейтенант от этих моих путаний приходит в бешенство и говорит, что он не только мне, но и нашему собаке фельдшеру…
И тут я вдруг почувствовал, что нужно обязательно обернуться. Я обернулся и увидел, что господин лейтенант уже вышел из леса, остановился шагах в десяти от нас и смотрит мне прямо в глаза. И ещё: одна рука у него висит плетью, а вторую он держит на деревянной кобуре, в которой лежит пистолет. Зачем ему…
А, вспомнил! И меня опять пронзила боль! Если бы не повязка, подумал я, голова у меня сейчас опять бы развалилась на куски и фельдшер бы опять ругался, собирая их. А так все куски на месте, под повязкой, и они все работают, и я из-за этого всё вспомнил, а так я постоянно забываю самые простые вещи и господин лейтенант тогда страшно ругается, кричит. И вот он и сейчас уже кричит:
– Скотина! Я буду тебя каждый день убивать! Я буду разбивать твою башку и вышибать из неё мозги, пока они не сложатся в правильном порядке! Скотина! Кому ты опять отдал пропуск?! Встать, к сосне!
Я встаю и становлюсь к сосне. Я виноват, я знаю, но я иначе не могу, я так, наверное, неправильно устроен. А он поднимает пистолет – и стреляет, стреляет! – и я чувствую, как мои мозги, мои мысли разлета…
Земной предел
На восемнадцатый день плавания, достигнув тридцать седьмого градуса западной долготы, экспедиция, ведомая самим Генерал-Адмиралом, натолкнулась на стену, которая перегораживала Бескрайний Океан от горизонта и до горизонта. Была та стена весьма гладкая на ощупь и столь крепкая, что её ничем нельзя было не то что пробить, но даже оцарапать. Цветом та загадочная стена повторяла цвет неба, то есть ночью она была чёрная, с рассветом светлела, днём была голубой, а к вечеру вновь начинала темнеть. Пытались через ту стену перелезть, однако же до её верха никто не смог добраться; пытались под стеною поднырнуть, но тоже тщетно, ибо стена, наверное, имела своё основание на морском дне. Тогда Главный Картограф экспедиции произвёл необходимые измерения и пришёл к неутешительному выводу, что сия преграда есть ни что иное как нижняя часть небесного свода. Услыхав подобное известие, Генерал-Адмирал страшно разгневался и приказал экспедиции поворачивать круто на юг и двигаться так до тех пор, пока стена не кончится.
Пять дней эскадра двигалась на юг, стена всё не кончалась, но Генерал-Адмирал был непреклонен, корабли продолжали следовать дальше… И на шестой день путешественники оказались невольными свидетелями ужасного зрелища! В каких-то десяти милях от них багровое закатное солнце начало медленно погружаться в воду – и Океан вскипел и забурлил: столбы солёного удушливого пара окутали весь небосвод, а на эскадре жар стоял такой, что, казалось, ещё немного – и загорятся паруса. Матросы в ужасе бросались за борт… И Генерал-Адмирал приказал немедленно ложиться на обратный курс.
Выслушав подробный доклад Генерал-Адмирала, король лишь снисходительно улыбнулся и приказал готовить вторую экспедицию – уже не в восемь, а в шестнадцать кораблей. И, несомненно, под другим началом.
Вторая экспедиция, отправленная в плавание три месяца спустя, продвинулась гораздо западнее своих предшественников и не только не встретила на своём пути никакой стены, но, напротив, открыла великое множество новых островов, кои за свой мягкий климат и несметные богатства были наименованы Благодатным Архипелагом.
Выслушав подробный доклад о сём славном событии и рассмотрев поднесённые ему диковинные дары из новооткрытых земель, король пришёл в наиблагоприятнейшее расположение духа и тут же, в тронной зале, произвёл главу экспедиции в Генерал-Адмиралы Всех Морей и Океанов, назначил ему весьма солидный пожизненный пенсион… и приказал немедленно снаряжать новую, третью эскадру – под новым, конечно, началом.
Однако не успела третья эскадра достигнуть и тридцать второго градуса западной долготы, как вдруг её флагманский корабль, подхваченный мощным течением, потерял управление – и сорвался с края земного диска в бездонную пропасть! Лишённая командования и устрашённая леденящим душу зрелищем, экспедиция немедленно повернула обратно.
Выслушав сбивчивый и невнятный доклад Главного Штурмана третьей экспедиции, король впал в великую задумчивость, четыре дня не появлялся на Большом Совете… а затем приказал немедленно доставить к нему Оракула.
Выслушав рассказ короля, Оракул снисходительно пожал плечами и сказал, что он ничего здесь странного не видит, ибо суждение о том, что мир, в котором мы живём, можно измерить, ложно. У каждого, сказал Оракул, свои пределы в этом мире, и изменить, то есть расширить или сузить их, не в наших силах, так как Провидение…
Но тут король, грозно нахмурившись, дал знак – и Оракул умолк. И его увели. Ну а король ещё три дня молчал, а после приказал не выпускать из порта экспедицию, четвёртую по счёту. И вообще, как было сказано в его указе, отныне никто из его подданных да не посмеет удаляться в Океан далее тринадцатого градуса западной долготы, ибо именно там его королевским указом был определён так называемый Земной Предел. Так наш король стал Провидением. Но лишь наполовину. Ибо Время…
Да! Ибо Время неподвластно никому. Оно течёт навстречу нам и равно увлекает в прошлое всех, даже королей.
Ырба
Когда Ульку исполнилось девятнадцать лет, отец послал его за солью. В горах соли не было, за ней спускались к морю, и это было сопряжено с разными опасностями. Так, например, на путника могли напасть грабители. И они могли его не только ограбить, но и убить. А после ещё, для верности, сбросить труп в пропасть. Вот почему за солью отправлялись только взрослые, крепкие мужчины. А девятнадцать лет, это как раз тот возраст, когда пора уже доказывать, чего ты стоишь. Вот Ульк и пошёл. Взял крепкий холщовый мешок, горсть монет, три ножа (два за пояс и один за голенище), простился с близкими, потом, уже в пути, четыре раза отбивался от грабителей…
