А я уже пресытился всем этим – и богатством, и славой, – и начал всё чаще подумывать о том, что не податься ли мне на покой – построить самый большой в нашем городе дом, купить должность судьи, завести гарем.
И так оно и было бы, но вначале я должен был закончить все свои дела. И я их мало-помалу заканчивал – продавал корабли и верблюдов, финиковые рощи и рыбацкие посёлки, распускал артели ловцов жемчуга, закрывал лавки и склады с товарами. Много было у меня всего! А теперь я от этого избавлялся, причём, даже с некоторой выгодой. И также, ради ещё одной, последней такой выгоды, я отправился в одно не такое уж и отдалённое место, где намеревался распродать запасы в своей последней не закрытой ещё лавке, торговавшей сандалом и пряностями. Прибыв в то место, а это, должен вам сказать, был небольшой, хорошо знакомый мне город, я не собирался искать дополнительных прибылей, а хотел просто продать все имевшиеся там товары по малой, почти бросовой цене, а потом продать и саму лавку, тоже дёшево.
Так оно в тот день и было: я открыл лавку, и одни мои люди разложили товары, а другие начали громко зазывать посетителей, при этом сразу называя цену. Цены, как я уже сказал, были очень низкие, поэтому нет ничего удивительного в том, что у нас не было отбоя в покупателях, мои люди только и успевали отвешивать товар и принимать плату. Я же сидел возле распахнутой двери и с радостью наблюдал за тем, какая у меня шла бойкая торговля, как всё новые и новые купцы спешат в мою лавку и уже на ходу развязывают мешочки с серебром и золотом. День был, как всегда в этом городе, жаркий, небо совершенно чистое, солнце палило нещадно, я утирал ладонью лоб и поглядывал по сторонам. Купцы всё шли и шли ко мне.
А потом я вдруг увидел стражников. Они, как это у них принято в торжественных случаях, были в высоких каракулевых шапках и златотканых халатах, а их старший ещё держал в руке короткую рогульку, сделанную из драгоценного чёрного дерева. Старший то и дело тыкал рогулькой в прохожих, те сразу замирали на месте, а стража шла дальше. Я, как уже говорилось, не в первый раз был в этом городе, поэтому я знал, что это у них такой обычай – искать служителя для их так называемого Божества, а на самом деле каменного идола, втайне именуемого Злым Чудовищем. Чудовище жило в главном тамошнем храме, за ним кто-то должен был постоянно присматривать, а так как желающих заниматься этим добровольно не было, то время от времени, после гибели очередного смотрителя, стражники выходили в город и, при помощи волшебной рогульки, быстро находили ему замену. Местные жители очень боялись этого обычая, а мы, приезжие купцы, смотрели на это как на, конечно, варварскую, но тем не менее простительную дикость местных, ибо нас, приезжих, это не касалось. Считалось, что у здешнего Чудовища должен быть здешний служитель. Поэтому в тот день я, сидя на пороге своей лавки, без особого интереса, и уж тем более без особой опаски, наблюдал за тем, как стражники идут между торговыми рядами, дотрагиваются волшебной рогулькой до местных жителей, те замирают, и стража движется дальше. Так они вскоре поравнялись с моей лавкой, старший из них повернулся ко мне – и вдруг ткнул в меня рогулькой. Рогулька громко затрещала.
– Этот! – радостно воскликнул старший. – Хватайте!
Его помощники крепко вцепились в меня.
– Негодяи! Что вы делаете?! – закричал я. – Я не ваш подданный! Вы не имеете права в меня тыкать!
Но они и не думали слушать меня. Они тащили меня по базару. Напрасно я кричал, призывая на помощь, никто словно не слышал меня – ни местные жители, ни такие же иноземцы, как я. Стражники выволокли меня с базара и поволокли дальше, к высокому холму, возвышавшемуся над городом. Там, на холме, и стоял тот страшный храм, о котором я тогда и думать не хотел, ни, тем более, смотреть в ту сторону. Я, уже ни на что не надеясь, продолжал вырываться, и вырывался до тех пор, пока силы окончательно меня не покинули, и тогда я мог уже только наблюдать за тем, как меня несут по улицам, люди, стоящие на тротуарах, показывают на меня пальцами и о чём-то переговариваются между собой, но я этого уже не слышу, или просто не понимаю от гнева и страха.
Так меня, окончательно отчаявшегося и ничего не понимающего, затащили на вершину холма и подтащили к храму. Храм был очень велик и сложен из огромных каменных блоков, к его массивным бронзовым вратам вела широкая мраморная лестница. Меня поволокли по этой лестнице, бросили перед вратами, и старший постучал в них. Стук получился очень гулкий, будто стучали в колокол. Врата отворилась. Точнее, приоткрылся один створ, и меня тут же толкнули в образовавшийся проход. Я упал на пол. Створ за мной сразу закрылся. Это я понял по тому, как исчез луч солнечного света на полу возле меня. Оказавшись в полной темноте, я затаил дыхание и прислушался. Было тихо. Но я прекрасно знал, что Чудовище где-то совсем неподалёку от меня. Теперь я обречён прислуживать ему. Так как я был в этом городе не в первый раз, то уже неоднократно слышал, что должен исполнять здешний служитель: менять свечи, подливать масло в лампады, подкладывать на жертвенники благовония, подметать пол и молиться перед Чудовищем. И как только я сделаю что-нибудь не так, Чудовище убьёт меня. А пока этого не случится, я каждое утро буду подходить к вратам, и там мне через специальную отдушину будут подавать еду, питьё и всё то, что нужно для службы.
Подумав об отдушине, я тотчас встал и оглянулся. Отдушины я не увидел, а различил только узкую поперечную полоску света между бронзовыми створами. Я подошёл к вратам, прильнул к щели и увидел стражников, спускавшихся по входным ступеням. Я попытался просунуть руку между створами, но у меня ничего не получилось. Тогда я начал колотить кулаками то в один, то в другой створ врат, но они ни на волос не сдвинулись. И они уже не гудели как колокол, а наоборот, моих ударов совсем не было слышно. Я словно стучал в пустоту. Подумав так, я отвернулся от врат и начал осматривать храм. Вначале я ничего не видел, вокруг была сплошная чернота, но потом я увидел одну едва теплившуюся свечу. Я пошёл на её свет, подошёл к ней и её огнём разжёг ещё несколько стоявших рядом свечей. Теперь мне, хоть и при слабом свете, стал виден весь храм. Храм был пуст, только посреди него возвышалось каменное изваяние Чудовища, стоявшего по колени в жемчуге и самоцветах. Чудовище было и вправду очень ужасно на вид, но, к счастью, глаза его были закрыты, что, как считали тамошние жители, указывало на то, что Чудовище пока что всем довольно. А вот как только оно начнёт открывать глаза, это будет означать, что оно гневается. Чтобы этого не случилось, я обошёл весь храм и везде зажёг все свечи, наполнил маслом все лампады, разложил на жертвенных жаровнях благовония, тщательно подмёл пол, а затем сел напротив Чудовища, положил руки на колени и молчал. Я же не знал тех молитв, которые читают тамошние жители, а читать перед Чудовищем молитвы, посвящённые нашим богам, я посчитал неуместным. Я просто сидел и смотрел на Чудовище. А Чудовище видеть меня не могло, ибо веки у него были опущены. Но голова была повёрнута в мою сторону. Когда я пересаживался, голова всякий раз вновь оказывалась повёрнутой ко мне. Тогда я перестал пересаживаться, а просто сидел и смотрел на Чудовище. Мне было очень страшно, но я молчал. В голове моей горел огонь.
