Однако я отвлёкся. Итак, наша первая аудиенция оказалась неудачной. Король, тот и вовсе не пожелал с нами разговаривать, а главный государственный секретарь просунул руку через решётку, принял у господина посла верительную грамоту, долго рассматривал её и наконец сказал, что его не устраивает печать. Печать, сказал секретарь, слишком маленькая, а в прошлый раз была большая. Я попытался объяснить, что это личная печать королевы, и это куда более почётно, нежели просто государственная печать, пусть даже большая по размерам. Однако секретарь мне на это ничего не ответил, а ещё раз осмотрел грамоту и на сей раз придрался к тому, что в приветствии указан сокращённый или, как он выразился, усекновенный титул его любимого короля. Дайвен Неукротимый, сказал секретарь, нынешней весной овладел ещё двумя городами, а их в титуле нет. Я с трудом сдержал раздражение и сказал, что сия грамота была написана давно, ещё до этих славных событий, да и к тому же дорога в Исконию заняла весьма много времени, а посему… Но секретарь и слушать ничего не хотел, и мы ушли ни с чем. Известное дело, исконцы прирождённые крючкотворы и при желании они легко могут запутать самое простое дело. Так что, я думаю, напрасно господин посол выговаривал мне за неудачный перевод его речей.
Итак, после того как наша первая встреча с Дайвеном закончилась совершенно безрезультатно, рота королевских гвардейцев проводила нас обратно, в те самые апартаменты, о коих я вам уже рассказывал, и на протяжении ещё целых пяти дней никто о нас не вспоминал. Лишь на шестой день к вечеру мы были вновь допущены во дворец. Вот только с той встречи и начались настоящие переговоры. Правда, обычно это выглядело так: нас приводили в Малую Рабочую Залу и заставляли ждать, потом примерно через час являлся кто-нибудь из членов королевского совета и, даже не удосужившись принести извинения за своё опоздание, начинал задавать вопросы. А иногда нас принимал и сам лорд-канцлер, здешний фаворит. Он, говорили, метит в принц-протекторы, но, зная строгий нрав ныне здравствующего короля, никто не принимает это всерьёз.
Лорд-канцлер, как и прочие члены королевского совета, весьма богатый человек. Кроме того, у него имеются весьма обширные поместья на юге страны и многочисленная партия приверженцев в столице. Однако здесь, в Исконии, власть и успех – это довольно призрачные понятия. В любой момент Дайвен может разгневаться и лишить любого из своих подданных не только благополучия, но и самой жизни. Здесь всё подчинено одной лишь его прихоти. Три раза за последние десять лет король разгонял парламент, а затем набирал туда тех, кого хотел. Пять губернаторов провинций закончили свою жизнь на плахе, шестнадцать генералов были затравлены медведями единственно из-за злобного характера короля. Родной брат Дайвена, и тот не избежал печальной участи… И все молчат! А почему? Да потому, что ни у кого из них нет потомственных владений, все они получают поместья из рук короля – и он же потом эти поместья у них отнимает. Отсюда происходит, что Искония – это единственная страна, где нет сословий. Люди здесь делятся на тех, которые служат королю, и тех, которые не служат. Но даже те, которые находятся на службе, не получают жалования, правда, зато поместья отдаются им в полное самоуправление. Здесь это называется «кормлением с удела» и являет собой пример крайнего беззакония.
В виду всех этих ужасов судьба исконского крестьянства мне кажется просто удивительной. Крестьяне свободны! Хотя своей земли у них нет, но за ту, которую они соглашаются обрабатывать, обычно назначается невероятно низкая арендная плата. А если же вельможа попытается притеснять крестьянина, то тот и не подумает вступать с ним в судебные тяжбы, а просто убегает на восток страны. Постоянной же восточной границы в Исконии нет – там расстилаются бескрайние и никому не принадлежащие богатейшие чернозёмные земли. Беглые крестьяне постепенно населяют эти благословенные места, страна с каждым годом расширяется на восток примерно на семьдесят миль, и это очень выгодно казне. Вот почему Дайвен непрестанно поощряет вельмож к притеснениям, а крестьян к бегству. Крестьяне весьма довольны своим королём и слагают о нём хвалебные песни…
И вдруг этой зимой в среде крестьян пронёсся слух, будто их любимый Дайвен обречён! Само по себе это очень удивительно, ибо король отличается завидным здоровьем. Однако как только этот слух дошёл до Дайвена, то он, в силу своей природной подозрительности, немедленно призвал к себе самых искусных чернокнижников. Чернокнижники подтвердили, что планеты и действительно расположились на небесах самым неблагоприятным для короля образом, а посему его ждёт скорая смерть от разложения крови. Услыхав такое, Дайвен пришёл в неописуемое бешенство и приказал немедленно сжечь чернокнижников на главной площади столицы. Что и было исполнено всего лишь за один день до нашего прибытия.
Мы же смогли узнать о чернокнижниках только на тридцатый день переговоров. Где и как нам удалось почерпнуть эти сведения, я здесь сказать не могу. Скажу лишь то, что господин посол сразу пришёл в ужасное волнение и начал проклинать тот час, когда он согласился ехать в эту ужасную страну.
И тут нам доложили, что к нам прибыли гвардейцы короля.
Мы приняли их в нашем главном кабинете. Гвардейцы прямо с порога отказались от вина, а один из них указал на меня пальцем и спросил:
– Ты лекарь Жук?
– Джуко, господин лейтенант, – с учтивым поклоном поправил я этого наглеца. – И, к тому же, я не лекарь, а секретарь и переводчик.
– Хватит болтать! – вскричал гвардеец. – Собирайся.
Я сдержанно попрощался с господином послом и вышел вслед за гвардейцами.
Прибыв в королевский замок, мы, как и положено по здешнему этикету, спешились в сорока шагах от дворца… но затем двинулись не к Главному Подъезду, чего я ожидал, а обогнули здание и вышли к высокой золочёной лестнице, вдоль которой на каждой ступеньке стояли стражники в ярких парчовых мундирах и с алебардами в руках. Я сразу догадался, что передо мной то самое так называемое «Золотое Крыльцо», которое, как говорят, ведёт прямо к покоям короля. По этому крыльцу, шутят исконцы, очень трудно подняться, а уж спуститься вместе с головой по нему и вовсе невозможно.
У подножия Золотого Крыльца нас встретил один из здешних генералов. Он лично обыскал меня и велел следовать за ним. Гвардейцы, доставившие меня в замок, остались внизу, а мы с генералом поднялись по лестнице, потом долго плутали по тёмным и скрипучим коридорам, где на каждом повороте стояли стражники, и наконец очутились в небольшой приёмной. Здесь нас уже обоих обыскали, и генералу приказали ждать, а мне позволили войти. Превозмогая страх, я открыл дверь, переступил порог…
И оказался в королевском кабинете. Король, одетый по-домашнему – в златотканом пушистом халате, – сидел в глубоком кресле. Вдоль стен – в полном молчании, не шевелясь – стояли члены королевского совета. Я низко поклонился королю и не разгибался до тех пор, пока он мне этого не позволил. Дождавшись разрешения, я поклонился ещё раз, потом сказал, что моя повелительница безмерна счастлива тому, что столь великий и славный король позволил ей прислать к нему посольство. Дайвен согласно кивнул. Но только лишь я попытался напомнить ему о цели нашего приезда, как король тотчас же бесцеремонно прервал меня, сказав:
